Лаура взглянула на нее.
— Ни в чьей жалости я не нуждаюсь, — сказала она. — Жалость оскорбительна.
— Может быть, нам не нужно жить вместе? — сказала Сара.
— Я знала, что этим кончится, — сказала Лауpa. — Знала, что ты захочешь уйти. Почему бы тебе не пожить здесь, покуда ты снова не почувствуешь почву под ногами? У тебя ведь тоже был довольно поганый период в жизни.
— Я хочу жить одна, — сказала Сара. Она смотрела в окно на зимний день.
— Ты прямо-таки одержима. Но ведь быть постоянно одинокой — это ненормально.
— Когда я одна, во мне возрастает чувство собственного достоинства.
— Больше всего мне обидно, что тебе не нравится быть близняшкой. Главное преимущество близнецов в том, что им не приходится страдать от одиночества.
Лаура сидела, скрестив ноги, на полу, и, казалось, не замечала ни гнетущей тишины, ни жуткой оторванности этой комнаты от всего остального мира.
— Нет, — сказала Сара, — от одиночества все равно никуда не денешься.
— Ничего хорошего не ждет нас в будущем, — сказала Лаура. — И напрасно мы упускаем возможность быть близкими людьми.
— Может быть, сейчас не время для родственных чувств.
— Я тебя не понимаю, — сказала Лаура.
Сара дернула шнур от оконной занавески. Занавеска легко оторвалась и упала на пол, она была старая, ветхая и пыльная.
В баре у Мэрвина шумно развлекались молодые рабочие и студенты колледжа. Сара и Лаура сидели за стойкой бара. Гремел музыкальный автомат, на танцевальном квадрате быстро двигались танцоры. Лаура посматривала на них.
— Не слишком ли тут шумно? — спросила Сара. — Тебя это не раздражает?
— Наоборот, разгоняет тоску, — сказала Лаура. В этот день Мэтью подал заявление на развод.
Лаура не сняла свой кроличий жакет и выглядела шикарно.
— Что будем заказывать, девушки? — спросил Мэрвин. Он положил на стойку ладонь, на которой не хватало пальцев.
— Белое вино, — сказала Лаура.
— Мне виски безо льда, — сказала Сара, расстегивая «молнию» на кожаной куртке.
— О чем задумалась? — спросила Лаура. — У тебя печальный вид.
— Думаю, как бы рвануть из этого города, — сказала Сара и сама испугалась.
Ей представилось, как она остановится в дешевом отельчике на самом мысу какого-нибудь французского полуострова. Все двери — настежь, чтобы гулял морской ветер. Прохладный вестибюль полон солнечного света. Она влюблена в мужчину, похожего на Джека. Она ничего не боится. Он — джазовый пианист, играет в баре отеля с трех часов дня. А она сидит за столиком и пьет виски безо льда. Вдруг в вестибюль вваливается Лаура с огромным чемоданом и орет: «Как ты могла отколоть такой номер?» — «А что я такого сделала?», — кричит ей в ответ Сара. Голос Лауры звучал в Сарином воображении, как живой. Слышать голос сестры в себе и вне себя — это уж слишком. Одна из Лаур всхлипнула.
— Опять ты уезжаешь, — сказала Лаура. — Всех нас бросаешь…
— Я вернусь, — сказала Сара.
И тут появляется Айрин со своим чемоданом. Она выглядит посвежевшей. Они с Ллойдом путешествуют по сельской, захолустной Франции. Сара понимает, что мать мечтала не о такой дочери. Они нежно обнимаются…
Сара подняла стопку и выпила виски. Прижала ладонь к груди, чтобы не перехватило дыхание.
— Тревожусь я за тебя, — сказала Лаура. — Какая-то ты ожесточенная. Я желаю тебе благополучия.
— Благополучие — не самая главная вещь в мире.
Лаура рассмеялась.
— Я знаю, что ты считаешь меня примитивной, но я все-таки хочу, чтобы ты была счастлива.
— Я верю, что ты этого хочешь, — сказала Сара и подумала, что, как бы там дальше ни сложилась жизнь, они все равно до гробовой доски останутся сестрами-близняшками.
Какой-то студент пригласил Лауру потанцевать, но она отказалась. Он разговаривал с Лаурой, стоя спиной к Саре. Мужчина в бежевом костюме и охотничьих сапогах сел рядом с Сарой. Он заказал себе выпивку. Их руки соприкоснулись, но ни он, ни Сара рук не отвели.