В течение дня принц находился на переговорах. Он их терпеть не мог, потому что ничего так и не решалось. Это был единственный раз, когда я слышала его жалобы. Я могла понять его разочарование, у него было столько идей, как улучшить отношения между нашими мирами, но мать препятствовала ему на каждом шагу. Я бы с удовольствием присутствовала на переговорах. Я должна была быть в зале, но это означало бы, что матери придётся терпеть моё присутствие, а она скорее войдёт в огонь четвёртой ротации, чем сделает это.
После обучения у королевских наставников, которое закончилось в пятнадцать лет, я ждала, что мне дадут обязанности Татумы, следующей в очереди на престол. Но назначения так и не было, и когда прошли месяцы, а ничего не изменилось, я решила взять себя в руки и заполнить своё время другими делами. Это было не то, чем я хотела бы заниматься, но это помогало мне сохранять рассудок.
Я поднимаюсь по лестнице. Иду в детскую, чтобы повидать близнецов.
Оландон, младше меня на год, уже проходит обучение на пост Главы стражи. Он был в ярости за меня и готов был отказаться, когда мать предложила ему это, но я проглотила свою зависть и заставила его согласиться. Она сделала это только для того, чтобы попытаться вызвать размолвку между нами, но я не клюнула на эту приманку. Татум любила моего брата или испытывала близкие к этому чувства, и она ненавидела нашу близость, почти так же сильно, как и меня.
Две няни в детской делают реверанс и продолжают уборку.
— Очаве, вылезай из проёма, — говорю я твёрдым голосом.
Очаве смотрит через плечо с невинным выражением лица, но сбрасывает его, как только видит меня, и слезает с подоконника.
— Лина здесь! — кричит он.
Оберон высовывает голову из сундука, стоящего в конце кровати.
— Лина здесь! — эхом отвечает он, и они оба торопятся поприветствовать меня, перепрыгивая через различные разбросанные препятствия.
Близнецы ещё сохраняют детскую упитанность и, к сожалению, безрассудство детей, лишенных твёрдого авторитета в их жизни. Их отец умер четыре года назад, когда они были ещё младенцами. Я, как могла, старалась восполнить эту потерю.
Я восторгаюсь их произведениями искусства и утренними открытиями, но мой разум обращается к прежним мыслям.
Я ничего так сильно не хотела, как начать учиться править. Существовало так много вещей, которые я хотела изменить. Я хотела начать сейчас. Было крайне трудно оттягивать это время. И то, как со мной обращались, не позволяло мне быть уверенной, что я проживу достаточно долго, чтобы стать Татумой.
— Оберон, — предупреждаю я.
Он хихикает и убирает деревянную игрушку со стула за секунду до того, как одна из нянечек садится туда.
— Давайте. Мы все пойдём на улицу, — говорю я, подавляя смех, увидев мгновенное облегчение на лицах женщин.
Сегодня я говорю близнецам, что они будут стражниками. Одна из матрон приюта рассказала мне об этом бесценном трюке год назад. Я хорошо знала матрону, потому что часто бывала в приюте. Иногда, чтобы помочь, но чаще всего я использовала его как прикрытие для тренировок с Аквином. Он жил в глубине каурового леса за их зданием. В обмен на молчание матроны я организовывала туда доставку тележек с яблоками. Сестра матроны была главным поваром на дворцовой кухне. Они не заговорят, если их только не заставят.
Близнецы облепляют меня, свою пленницу, с двух сторон, пока мы спускаемся во внутренние сады, не спуская глаз с воображаемого врага и признаков засады. Я сижу на низком сиденье. Оберон, мой мыслитель, вскоре устает от их игры и садится рядом со мной. Очаве продолжает колоть своего врага сломанной веткой Каура, которая слишком тяжела для него. Я устраиваюсь поудобнее, ожидая потока вопросов, который, как я знаю, уже не за горами.
— Лина, — спрашивает Оберон.
— Да, Оберон, — говорю я с улыбкой, смотря в его насыщенные карие глаза.
— Вчера няня говорила про первую и вторую, — говорит он.
Я вздыхаю. Из всех вопросов, которые задают мне дети, объяснение ротаций — самый худший. Позвав Очаве, я веду их на кухню и беру два пирога. С пирогами объяснения всегда получаются лучше.
— Можно мне немного? — спрашивает Очаве, неспособный вынести ожидание.