— Лина, — голос Оберона обрывает мои грёзы о том, как бы мне присоединиться к схваткам внизу.
— Да.
— Наши имена звучат одинаково, — говорит он.
— Наши имена начинаются с буквы «О», она выглядит вот так, — я рисую «О» в воздухе.
Очаве приходит и садится ко мне на колени, но его внимание всецело поглощено стражниками, которые сегодня практикуются в стрельбе из лука.
— Почему? — спрашивает Оберон.
— Что ж, — говорю я, — в Осолисе, каждый, кто не состоит в браке, имеет «О» в начале имени. Ты помнишь, что означает быть в браке?
Оберон кивает. Это был один из вопросов Оберона на прошлой неделе.
— Когда ты вступаешь в брак, ты теряешь «О» в начале своего имени, — говорю я. — Поэтому, когда я выйду замуж, меня будут звать не Олина, а Лина.
Я попытаюсь представить, как выхожу замуж, и Кедрик всплывает в моей памяти. Я отталкиваю видение. Это никогда не произойдёт.
Оберон хмурит брови, размышляя над этим.
— Но мы сейчас зовём тебя Лина, — говорит он.
На самом деле, годами они называли меня «Иина».
— Члены семьи могут называть тебя именем без «О» с твоего позволения. Это признак того, что они тебя очень любят.
— Я люблю тебя, Лина, — говорит Очаве, разворачиваясь на моих коленях.
Всё это время он слушал. Моё сердце немного тает от этих невинных слов, исходящих от его юного лица, обрамленного кудрявой копной каштановых волос, которыми их обоих одарила жизнь. Цвет волос они унаследовали от моей матери. Если оба мальчика вырастут до роста Оландона, то будут очень популярны при взрослении.
— Я тоже тебя люблю, Очаве, — говорю я со слабой улыбкой.
— Теперь ты должна звать меня Чаве.
Он встаёт во весь свой рост, который находится на уровне высоты моих глаз в положении сидя.
— Спасибо, Чаве, это честь для меня, — я говорю от всего сердца.
Мои мальчики ещё этого не понимают, но считается одним из самых больших комплиментов — позволить кому-то использовать твоё сокращённое имя. Оберон быстро вторит предложению Чаве называть его Бероном, и я повторяю мои благодарности ему.
Позже я иду на ужин с Оландоном. В тот вечер в обеденном зале стоит обычный гул. Несколько придворных склонили головы близко друг к другу, перешептываясь. Другие общаются большими группами.
Когда я прохожу мимо стола с делегатами в голубых мантиях, Малир бьёт рыжеволосого Бруму по голове.
— К чёрту эту жару, — кричит младший делегат, потирая голову.
Двор Солати издаёт неодобрительное шипение. Ему вторит мой брат, идущий рядом со мной.
Другие делегаты Брумы считают либо его слова, либо нашу реакцию забавными. Я улыбаюсь, когда они разражаются смехом. Один из них ударяет своей тарелкой по столу. У матери будет припадок.
— Отвратительно, — говорит Оландон.
Я хмурюсь и наступаю ему на ногу, когда он машет рукой каким-то молодым женщинам. Он пихает меня локтем в ответ, и я смеюсь от того, что его лицо пылает румянцем.
Кедрик уже находится в среднем круге и разговаривает с Аднаном, другим Брумой. Аднан гораздо более сдержан, чем тот орущий рыжий. Мне нравится слушать об его изобретениях в Гласиуме и о тех идеях, которые появились у него после пребывания в нашем мире. Если бы не присутствие матери и дяди Кассия, я бы расспрашивала его об идеях по улучшению Осолиса. Но я хочу дожить хотя бы до двадцати лет, а этого не случится, если я раскрою своё навязчивое желание стать Татум.
По обыкновению я заканчиваю есть зелёное яблоко и опускаю свои пальцы в небольшую тарелку с водой, а затем использую салфетку, чтобы высушить руки. Когда я собираюсь уходить, Принц говорит:
— Татум Аванна, я подумал, не могли бы вы освободить Лину завтра. Я хотел бы увидеть Кауровый лес, до того как мы вернёмся.
Я полуобернулась, чтобы услышать её ответ, но замерла в замешательстве, когда зал заполнили вздохи.
Моя мать смотрит на нас с Кедриком широко раскрытыми глазами. Она никогда не показывает эмоций на своём изрезанном морщинами лице, поэтому я знаю, что что-то глубоко потрясло её. Я повторяю его слова в своей голове и в ужасе выдыхаю, осознавая, что он сказал.
Удары моего сердца грохочут в ушах, звук настолько громкий, что, должно быть, пульсирует во всём круглом зале. Он использовал моё сокращенное имя. Просто назвать меня Олиной было бы уже достаточно плохо. Но было почти неслыханно, чтобы незамужняя женщина позволила мужчине использовать её сокращенное имя. И уж точно не Бруме. Называя меня Линой, он подразумевал, что мы любовники.