— Дай отпор, — говорит он.
Я вздыхаю от вновь начавшегося старого спора, но я думаю, как я бы себя чувствовала, находясь на его месте.
— Мы можем сделать это вместе.
— Расскажи мне, что случится, если я дам отпор. Если мы дадим отпор, — говорю я.
Он замолкает, мы оба знаем, что случится. Изгнание или смерть.
Прежде чем я успеваю остановить его, Оландон становится и ударяет стену. Он снова отводит кулак назад, а я бросаюсь к нему и хватаю его на противоходе. Я разворачиваю его тело к себе и провожу рукой по костяшкам его пальцев.
— Достаточно одного человека с синяками, — говорю я, в основном, для себя.
Я иду к проёму, чтобы избавить его от смущения, слыша, что у него немного перехватывает дыхание.
Я прислоняю голову к боковой стороне проёма и смотрю на Кауровый лес. Я делаю настолько глубокий вдох, насколько позволяют мои ушибленные рёбра, и вновь даю молчаливую клятву быть непробиваемой, как раскинувшийся передо мной лес. Мать не уничтожит меня, или её безумный братец. Я переживу это, и когда я буду править, это будет стоить того.
— Я ненавижу видеть, как они творят это с тобой. Как много ты сможешь вынести, прежде чем сломаешься?
Он, должно быть, очень расстроен, раз открыто спрашивает меня.
Я кладу свою руку поверх его.
— Я сильная. Они пока не добились успеха.
То, как напряглись его плечи, говорит мне о том, что он раздумывает над моим ответом. Я знаю, что ему нужно.
— Спасибо, что ты здесь, брат, — говорю я и обнимаю его.
Через минуту он вздыхает и нежно обнимает меня.
— Всегда, Лина.
Когда он уходит, я подхожу к вентилятору и дергаю за один из увесистых шнуров, чтобы привести его в движение. Подпрыгивающие гири создают знакомый ритмичный стук в такт пульсации в моей челюсти. Пока ещё не так много дыма, чтобы использовать вентилятор, но я нахожу ритмичный стук успокаивающим.
Когда я наконец-то проваливаюсь в изнурительный сон, я вижу прекрасные сны о жизни без моей матери.
ГЛАВА 05
Я лежу на животе, тело болит. Я ожидаю колокола, оповещающего о начале утренней трапезы.
Мои глаза закрываются.
Я встаю, передвигаясь осторожными шагами, и начинаю заниматься растяжкой, зная, что следующие несколько дней будут легче.
Я занимаю любимую позицию в арочном проёме моей комнаты. Дерево на той стороне, где я сижу, более отполированное, чем в остальной части проёма. Я люблю Осолис днём, когда дым уже рассеялся и мир заливает мягкое оранжевое сияние костра. Я наблюдаю за активностью людей внизу. В сухой коричневой земле уже видны сетки трещин. Они будут только увеличиваться по мере того, как мы будем отдаляться от холода Гласиума.
Звонит колокол, гулко отдаваясь в древесине дворца. Я спускаюсь в столовую, чтобы сесть за один стол со своими мучителями.
Я с болью хрущу яблоком, игнорируя жесты Кедрика. Я не буду встречаться с Кедриком. Если нас поймают, это будет катастрофой, а я не жажду новых побоев. Сегодня я пойду в приют, раз уж не могу тренироваться.
Две девочки примерно моего возраста идут передо мной, когда я отправляюсь к передней части дворца.
— Она надела жёлтую! Я была уверена, что она будет зелёной, — шепчет одна из них.
Я закатываю глаза, моя мать сегодня была облачена в жёлтую мантию.
Другая девушка сама одета в жёлтую мантию.
— Да, это была удачная догадка. Но твои волосы почти в такой же прическе, как у неё, — говорит она.
Они видят меня позади себя и поспешно удаляются, глубокомысленно кивая.
Яркие цвета и тихие коридоры двора можно принять за спокойствие и элегантность. Но это настолько надуманно и демонстративно, что заставляет меня скрежетать зубами.
Деревенские жители разбегаются и кланяются, когда я прохожу. Я знаю, что титул моей матери и её предполагаемая ненависть ко мне, держат их на расстоянии. И они всё ещё помнят девочку, с которой я однажды играла. Иногда я вижу, как они проводят пальцем по горлу друг друга. Вероятно, они рассказывают эту историю детям в ночи, чтобы напугать их. Никто не хочет связываться со мной, только если они не отчаялись или не слишком маленькие, чтобы знать.
Я дохожу до приюта и сажусь с маленькой девочкой, которая смотрит на меня огромными серыми глазами и держит большой палец во рту. Большинство детей в приюте потеряли своих родителей в пожаре или из-за отравления дымом. Опасность Осолиса велика и каждый раз, когда я навещаю этих детей, я вспоминаю о том, как опасен огонь. В Осолисе нет ничего более пугающего.
— Ты голодна, — говорю я.
Она кивает.
Вытащив яблоко из большого ящика, я начинаю нарезать его на кусочки, стараясь не рассмеяться над её неослабевающим вниманием. Она принимает кусочки, которые я протягиваю, после минутной настороженности. Я наблюдаю, как она хрустит. Яблоки всегда напоминают мне об этом месте, поэтому я люблю их есть.
— Почему ты носишь это? — маленькая девочка указывает на мою голову.
К настоящему моменту я так привыкла к этому вопросу от сирот, что он едва беспокоит меня. Хотя, когда меня спросили в первый раз, я почти убежала отсюда.
— Я не знаю, — отвечаю я.
Она кивает и снова берётся за яблоко. Остаток дня я работаю, оставаясь здесь дольше, чем обычно, по причинам, которые не хочу обдумывать. Я убираю и играю с детьми, не теряя бдительности из-за рук, пытающихся схватить мою вуаль. Если мать узнает, что происходит тут, я буду заперта навеки. Она думает, что я читаю им истории. Матрона знает, что сказать, если её когда-нибудь спросят.
Я встаю, прохожу через маленький приют и прощаюсь с Матроной.
— Спасибо, Татума, — говорит она, но не делает реверанс.
Она перестала их делать только сейчас, после трёх лет моих просьб. Она всё ещё отказывается перестать благодарить меня, что всегда, казалось мне, должно быть наоборот. Мне всегда кажется, что это я должна благодарить её.
Макушка моей головы чуть выше двери приюта. Это здание и другие дома в этом районе построены из высушенной травы, собранной во второй ротации. Каждую перемену эти дома сгорают дотла, а затем отстраиваются заново в пятой ротации. Я не могу себе представить, каково быть вынужденным всё время делать это, и думаю, что это пустая трата их времени, но понимаю, что должно остаться определённое количество деревьев Каура, чтобы можно было очистить воздух от дыма. В нашей истории были времена, когда этот баланс нарушался и приводил к большим человеческим жертвам.
Деревня всегда помогала мне смотреть на жизнь в перспективе. Худые, обветренные люди вокруг меня одеты в свободные брюки и туники, испачканные сажей от дыма и пепла. Но они счастливы. Дети бегают между телегами и повозками в босоножках, с распущенными волосами, визжат, когда их ловят.