— Переходи к делу, — говорит он, наблюдая и откидываясь назад.
Я сопротивляюсь желанию поёрзать.
— Ты занимаешь место, приближённое к Королю, — догадывается он.
Я сохраняю спокойное выражение лица. На самом деле его вопрос пробуждает воспоминания, которые я всё ещё пытаюсь подавить. Я была к Джовану ближе, чем кто-либо может себе представить.
— Да, это так.
Я решила не вдаваться в подробности, надеясь, что он примет меня за родственницу или советника.
Он задерживает дыхание, не встречаясь со мной глазами.
— Ты рассказала ему о нас?
Я не обращаю внимания на стук сердца в груди.
— Нет, — говорю я.
Слышу его долгий выдох облегчения и закрываю глаза, чтобы закончить:
— Но Джимми пролетел через обеденный зал в замке. Вся ассамблея видела его.
Проклятые слова вырываются наружу.
Через несколько мгновений я открываю глаза.
Адокс сидит неподвижно, его лицо выражает запредельный ужас. Он выглядит так, как, наверное, выглядела я, впервые увидев своё лицо. Его мир перевернулся, и он не может представить, что делать дальше. Земля ушла из-под его ног.
С таким же успехом он может знать и остальное. Мне нужно быть полностью откровенной в этом вопросе.
— Я не могу придумать способа, как устранить ущерб. Даже если сейчас Брумы не смогут найти вас, они попытаются воссоздать Флаер. Вероятно, некоторые уже поняли, что Великий Подъём и есть то самое место, где вы оставались невидимыми. Рано или поздно они найдут Ире.
Адокс взмывает вверх в движении, слишком мощном для его старческой фигуры. Думаю, страх помогает ему. Я сама достаточно часто испытывала это чувство.
Его прихрамывающий шаг останавливается через несколько минут, и я наблюдаю, как он изо всех сил пытается вернуть себе спокойствие.
— Мне кажется, я предчувствовал это, — шепчет он. Он кладет дрожащую руку на сердце. — Я винил в этом присутствие Солати, — измученный лидер стоит передо мной, заложив руки за спину. — Джимми погубил нас. Я должен был забрать у него Флаер много лет назад, — тихие слова отскакивают от скал, окружающих кострище.
Надеюсь, Джимми не задерживается поблизости, чтобы послушать.
— Это моя вина, — шепчет Адокс.
— Джимми решился на это по моей просьбе, — сознаюсь я. — Некоторое время назад я попросила его сообщить мне, если он увидит что-нибудь необычное на тропе. Я не ожидала, что он примет мою просьбу близко к сердцу.
Слова звучат неубедительно; слабое оправдание.
Нарастающий утренний свет улавливает слёзы в глазах Адокса. Его печаль невыносима. Нет ничего хуже, чем видеть плачущего старика.
— Ты понимаешь, что ты натворила? — спрашивает он.
Я несколько раз моргаю, чтобы прояснить свои глаза.
— Возможно, Джимми спас тысячи жизней, — напоминаю я ему.
Это не те слова, которые стоило произносить.
Лицо лидера искажается.
— Какое нам дело до жизни Брумы и Солати? Что будет с нами? Теперь нам негде будет жить. Всё, ради чего трудился мой отец, выброшено на ветер из-за глупого выбора семилетнего ребёнка и коварной шпионки Короля, — говорит он язвительным тоном.
Его разочарование разбивает сердце. Но я тверда в своей решимости. Чем дольше ему придётся размышлять о моих новостях, тем больше он будет настроен против нас.
— Адокс, у меня есть план, который не навлечёт гнев Солати на Ире, но спасёт много жизней
— Думаю, Ире сделали для тебя достаточно, — говорит он. — Если бы я знал, что ты близка к Королю, я бы не позволил тебе уйти.
Тогда хорошо, что он не знает, что я Татума.
— В твоих руках судьбы многих людей. Неужели ты не прислушаешься к голосу разума? Многие умрут. Неужели тебе всё равно? — спрашиваю я, отказываясь от деликатности.
— Когда Гласиум или Осолис беспокоились о нас? — яростно шепчет он.
Я подпрыгиваю от гнева, исходящего от этого уравновешенного человека.
— Никогда не было настоящего мира! Вы слишком заняты, притворяясь, что терпите друг друга, чтобы помочь своему народу. Это был лишь вопрос времени, пока один из вас не истребит другой.
На остров Адокса уже высаживаются люди, разбуженные светом и привлечённые спором. Мне приходится напоминать себе, что разведчики армии не смогут разглядеть народ Ире так высоко над тропой, по которой они движутся, но звук разносится далеко. Люди знают это и говорят тихо, хмурясь. Нет танцев и смеха. Ире гораздо более сдержаны, чем я помню.
Реакция лидера гораздо хуже, чем я ожидала. Вести разбили его, и он не хочет прислушиваться к здравому смыслу. Или, возможно, он действительно затаил обиду на оба мира, из которых я пришла. Я должна надеяться, что это не так. Что он может видеть дальше своих собственных эмоций.