По мере приближения я оцениваю вход для ястребов. Вход представляет собой люк, который обычно открывается под весом ястреба, но его можно открыть и снизу. Я взбираюсь по диагональной решётке и подтягиваю к себе большую потолочную дверь с помощью прикрепленной к ней толстой верёвки. Я морщусь от шума, который открываясь производит дверь. Бровек услышит меня, если он уже там.
Из того времени, что я провела на крыше, я знаю, что вход для ястребов окружен металлическими перилами, защищающими дозорных на крыше замка от случайного падения. Не так давно я прислонялась к ним, ожидая доклада Ире. Теперь я буду использовать эти вертикальные перекладины, чтобы подтянуться.
Я напрягаюсь, чтобы дотянуться до перил через дверь, сохраняя при этом устойчивое положение на балке. Не получается. Я держусь одной рукой за верёвку люка и поднимаюсь на цыпочки. Мои ноги всё ещё на решётке, но тело неуверенно кренится над пустым пространством. Я шарю пальцами по прохладной поверхности перил.
Тянусь дальше, вставая на одну ногу на перекладине.
Моя правая рука наконец-то смыкается вокруг прута. Этого достаточно. Я отпускаю верёвку из левой руки и свешиваюсь в пустое пространство, полностью полагаясь на правую руку на поручне крыши, чтобы поддержать себя. Я протягиваю левую руку и быстро нахожу соседний прут.
Без веса, который мог бы притянуть его вниз, люк под моими ногами поднимается, помогая мне, когда я пробираюсь руками по перилам, моё тело раскачивается подо мной.
Пока я с трудом поднимаюсь вверх, в поле зрения медленно появляется крыша. Я вскарабкиваюсь на твёрдую каменную крышу и вбираю увиденное.
Я рада, что Харе случайно предупредил меня, потому что вид более чем пятидесяти убитых мужчин, сваленных в кучу, тревожит меня на каком-то глубоком, невыразимом уровне. Тела разбросаны между стульями, столами и палками. Поверх них набросаны кучи одежды. Всё, что может загореться, создав мощный сигнал. Этот огонь будет виден за много миль — как и предполагала Элита.
В этот момент я вижу Бровека, занятого зажиганием факелов, на другой стороне. Я беззвучно перелезаю через барьер и направляюсь к нему. Если мне удастся застать его врасплох, всё может закончиться в считанные секунды. Я просто хочу, чтобы этот кошмар закончился.
Я не знаю, что его насторожило. Вероятно, превосходные инстинкты, которые в первую очередь возвысили его до такого положения. В любом случае, он поворачивается ко мне. Его лицо меняется от потрясения к сосредоточенности за считанные секунды. В следующие несколько мгновений он переводит взгляд с моего стремительного приближения на несколько зажжённых факелов, находящихся в его распоряжении. Я понимаю его краткое раздумье так, как если бы я была на его месте. И часть меня поздравляет его с выбором, когда он берёт в руки единственный пылающий факел, в то время как другая часть ненавидит его за это. Он решил разжечь огонь, прежде чем вступать в бой.
Но он слишком медлителен. Без всякого изящества и плана я бросаюсь на него и с грохотом падаю на землю. Я борюсь с одышкой, пока Бровек поднимается на ноги и снова тянется к факелам.
Я освобождаюсь и делаю выпад в его сторону. Он не успевает дотянуться до факелов и вместо этого наносит жестокий удар ногой в живот. Я откатываюсь в сторону и ударяюсь о каменную балюстраду крыши. Вени, я не могу быть прижата к стене человеком такого размера, как Бровек.
Я опускаюсь на колени, но падаю от его кулака, когда он проносится передо мной.
— Не так уверенна, когда здесь нет твоего брата, делающего большую часть работы, — рычит он.
Я закидываю ноги за голову, выгибаясь назад, и вскакиваю на ноги, испугав запыхавшегося мужчину. Мы оба восстанавливаемся после гонки. Мои руки всё ещё горят от подъёма.
— Ты не будешь зажигать этот сигнал, — говорю я. — Отступи, и я позволю тебе жить.
Он язвительно смеётся.
— Я лучше умру.
Он повторяет свои слова и бросается в атаку. Я поворачиваюсь в сторону, и мы принимаемся за дело. Я теряюсь в автоматических движениях своего тела. Ничто не имеет значения, кроме как остановить его.
Он ударяет меня в бок. Меня насквозь пронзает боль, напоминая о порезе. В ответ я наношу перекрёстный удар по уже опухшему глазу. Во мне нет надежды. Я не допущу этого, потому что мы с лидером Элиты абсолютно равны, пока танцуем по крыше. Я подрезаю его левую ногу и смотрю, как она подгибается. Он задевает мой подбородок верхним ударом.
Я бросаюсь вперёд и подбираю его упавший кинжал, отбрасывая зажжённые факелы подальше от наваленных позади меня тел. Бровек рычит от ярости, когда я опускаюсь ниже, перенося вес на пальцы ног.
— Ты сдаёшься? — спрашиваю я.
Он издаёт возмущенный рёв и бросается на меня. Я переставляю ноги в ответ на его уклонение.
Мне не стоило беспокоиться. Я в шоке наблюдаю, как Бровек поскальзывается на неосвещенном креплении факела, падая грохочущей кучей мускулов, обмотанных шнуром, прямо на пылающий огонь другого факела. Его одежда загорается, и оранжевое пламя быстро распространяется, пока он перекатывается с боку на бок, пытаясь освободиться от огня. Он кричит от боли, выкрикивает непристойности, раскидывая ноги и руки в разные стороны.
Это худший страх Солати: сгореть заживо.
Я стою между Бровеком и сигнальным костром и просто смотрю, как он судорожно пытается сбить пламя, лижущее его тело, срывая с себя одежду. Через некоторое время ему удаётся угомонить огонь, но со своего места я вижу, что большая часть его тела покрыта волдырями.
Бровек в изнеможении падает на настил крыши. Мне этого недостаточно. Схватив кинжал, я вскакиваю на его дымящуюся фигуру, прижимаю его руки по бокам к ногам.
— Отвали, грязная шлюха, — хрипит он.
Я не подчиняюсь своему тщеславию из-за произнесённых слов.
Я погружаю кинжал в его желудок и выдёргиваю его. Кислота и вытекающая желчь должны начать действовать немедленно. Один из самых медленных и мучительных способов умереть. Огонь тоже мучителен, но он быстр.
Я думаю об этом, пока Бровек корчится подо мной. Двадцать минут — это слишком долго, чтобы он остался жив. Я слегка привстаю и вскрываю зияющую линию между его бедрами слева направо, удостоверяясь, что перерезана артерия.
— Твоя мать должна была... убить тебя, — задыхается он.
Теперь, когда он недееспособен, я разрешаю себе несколько слов.
— Я могла бы сказать то же самое о твоей, — говорю я.
— Я должен был раздавить тебя, когда ты была...
Он прерывается, когда я вскрываю артерии в обоих бедрах и надавливаю на рану на животе. Его глаза закатываются от боли. Я грубо пинаю его, пока он не приходит в себя, а затем приседаю возле его головы.
— Твои сегодняшние решения убили Элиту.
Я смотрю на его лицо в поисках раскаяния. Его там нет.
— Твои действия на протяжении моего детства позволили мне стать тем человеком, который сегодня убивает тебя.
В его глазах мелькает страх, когда он признаёт свою судьбу.
Я притягиваю его к себе и шепчу:
— В твой последний миг я хочу, чтобы ты знал: всё, ради чего ты работал, всё, что ты пытался сохранить. Ужас, который ты принёс невинным, — он замирает от моих слов. — Всё это было напрасно. Осолис будет восстановлен.
Я перерезаю ему горло и смотрю, как его кровь просачивается на камень крыши замка. Его голова заваливается на одну сторону, когда последний вздох покидает его тело.
Я колеблюсь, прежде чем подхожу к нему и проверяю на признаки жизнь. Он действительно мёртв. Я хромаю к разбросанным факелам и тушу их, а затем перебрасываю через парапет. У меня нет ни времени, ни сил, чтобы сдвинуть все тела и мебель, но я не могу оставить факелы так близко, пока убеждаюсь, что мои друзья в безопасности. Я смотрю в сторону Первого Сектора, но отсюда я никак не смогу увидеть Оскалу. Солати не могли увидеть пламя одного факела, не так ли?