Мечты о полете [ЛП]

— Подожди-ка, ты не сказал, что я делаю не так, — кричу я.

Через неделю в Шестом Секторе проходит бой. Пока мы направляемся туда, я внимательно слежу за дорожками и случайными ориентирами. Когда мы выходим из плотной массы низко нависающих крыш, я с удивлением замечаю, как близко мы находимся к Оскале. Я никогда не осознавала своего местоположения. Брума называют это место Великий подъём. Плавучие скалистые острова — единственное средство сообщения и связи между двумя нашими мирами.

Наши шаги хрустят и скользят по снегу, слежавшемуся в тени высоких коричневых и зелёных деревьев. Мы выходим на извилистые дорожки Шестого Сектора. Пешее путешествие удваивало время пути из одного района в другой. Гораздо быстрее было передвигаться по большим улицам между Секторами или на санях с упряжкой, но Осколок говорит, что мы путешествуем так, чтобы не привлекать внимание Дозорных. Я впечатлена тактикой Внешних Колец. Строго говоря, здешние люди имеют наименьшее влияние в Гласиуме, но у них есть численность. Если они хотят чего-то достаточно сильно, у них есть сила, чтобы взять это. Оказывается, ямы расцениваются как достаточно веская причина.

Как и мой мир, Гласиум разделён на шесть Секторов. Если в Осолисе невообразимо жарко и постоянно существует опасность пожаров, то в Гласиуме всё наоборот — смертельно холодно. Оба наших мира зависят друг от друга в плане пригодного для жизни климата — ирония судьбы, учитывая нашу взаимную ненависть. В точке, где миры расположены ближе всего друг к другу, в Первых Секторах, самый мягкий климат. Четвёртый — самый удалённый от другого мира — непригоден для жизни. Всё было бы не так плохо, если бы Четвёртого Сектора в каждом из миров можно было бы избежать. Но две планеты вращаются, а значит, каждая часть каждого мира перемещается через Четвёртый Сектор. Невозможно оставаться на одном месте в течение всех трёх лет, необходимых для завершения перемены. Поэтому Солати и Брумы мигрируют каждые полтора года, чтобы избежать огня и дыма или леденящего мороза. Из этого следует необходимость иметь два замка в Гласиуме и два дворца в Осолисе. И поэтому, как и у всех остальных, у Алзоны есть две казармы. Одна — запасная, чтобы использовать её, когда первая попадала в Четвёртый Сектор. В Шестом Секторе у неё нет своего комплекса, поэтому мы останавливаемся с группой Трюкача. У Трюкача по комплексу в каждом Секторе. Мы останавливались у него и во Втором Секторе. За те шесть недель, что я здесь, его бойцы справились почти так же хорошо, как группа Хейла. Я не знаю, почему он взял Алзону под своё крыло, если её казармы сильно уступают его собственным. Он кажется искренне милым, и, возможно, это достаточная причина.

К тому времени, когда мы, наконец, добрались до места назначения, наступает темнота. Наша группа сидит за одним столом в дальнем углу шикарной столовой Трюкача. За остальными четырьмя столами сидят его бойцы. Если закрыть глаза, никогда не узнаешь, чем эти люди зарабатывают на жизнь. Между двумя группами раздаётся смех и шутки. Это комната полна счастливых людей. Конечно, иллюзия рассеивается сразу же, как открываешь глаза и видишь натянутые мышцы, шрамы и выбитые зубы.

Непрерывный шум вокруг нашего стола затихает, когда Алзона достает из своего мешка ремешковый кусок кожи и протягивает его. Все за нашим столом смотрят на него. Судя по тишине позади нас, я полагаю, что кто-то за другими столами делает то же самое.

— Что это? Бандаж? — спрашиваю я, думая о собачьих упряжках.

Алзона смеётся и бросает его в меня. Я ловлю его, запрокидывая голову, чтобы избежать развевающихся ремешков.

— Нет, это тебе.

Она склоняется над едой, видимо, закрывая тему.

Я смотрю на него, отрывая кусочки.

— Для чего это? Это оружие?

Я надавливаю. Шквал давится едой. Лавина бьёт его по спине, опрокидывая в тарелку.

Алзона не поднимает глаза.

— Полагаю, можно взглянуть на это и под таким углом. Но это для одежды.

Мои глаза расширяются.

— Для одежды?

Я держу ремни поднятыми, но не могу понять, как они могут образовать что-то пригодное для ношения.

— Где остальная часть? Или оно переходит во что-то другое? — говорю я.

Я смотрю на стол Трюкача. Они определенно слушают.

— Ох, погоди.

Она поднимает палец. Я с облегчением вздыхаю, это не всё.

— Используй это в качестве боковой шнуровки.

У меня открывается рот, когда она протягивает мне два тонких отрезка кожи и снова склоняет голову над своими бумагами.

Я качаю головой.

— Я не надену это.

Я бросаю ремни на стол.

Алзона поднимает голову и впивается в меня через стол тяжёлым взглядом, и мне требуется секунда, чтобы вспомнить, почему я с ней не спорю.

— Это поможет тебе победить, — выплёвывает она. — И это не обсуждается.

Я снова поднимаю кусок кожи и встряхиваю ею.

— Это не одежда! Я могу с тем же успехом ничего не надевать!

Я готова на многое, чтобы вписаться в общество. Но это переходит все границы.

— Если ты наденешь это, я буду драться с тобой первым, — кричит красивый мужчина по имени Грех.

Я игнорирую его, вступив в войну характеров с Алзоной.

— Слушай, маленькая сучка. Ты знаешь, каков уговор. Ты делаешь, что я скажу, когда я скажу, или ты вылетаешь на своей хорошенькой маленькой заднице. Или, что более вероятно, на спине, потому что это единственное будущее для тебя за пределами моих казарм, — говорит Алзона, её голос повышается.

Обычно, я понимаю её мотивацию. Она женщина в мире, где доминируют мужчины, и в самой опасной сфере, которую я знаю. Но сейчас? Её слова приводят меня в ярость.

Я сохраняю спокойное выражение лица, подражая Королю Джовану.

— Именно в это ты меня превратишь, заставив надеть это.

Я удерживаю её взгляд. Я знаю себе цену. Она не может позволить себе потерять меня.

Она фыркает.

— Ты ещё и половины не видела, девчушка, — она говорит жёстким голосом, добавляя фразочки Льда. — Надевай это или выметайся.

Я встаю и кладу «одеяние» на стол. Жаль, что до этого дошло. Я, правда, не знаю, куда мне идти. По крайней мере, у меня теперь есть немного уличной сноровки.

— Мне жаль, что ты потратила свои монеты на это, Алзона. Я также хотела бы поблагодарить тебя за то, что ты приняла меня, хотя, как ты однажды сказала, ты сделала это не по доброте душевной, — я оглядываюсь на остальных. — Было очень приятно познакомиться и драться со всеми вами.

— Куда ты отправишься? — спрашивает Осколок, нахмурив брови.

Я подмигиваю ему.

— Тебе лучше не знать. Ты всё равно не сможешь последовать туда за мной.

Осколок вскидывает брови. Вероятно, он понимает, что это означает «я не знаю». Лавина кладёт тяжёлую руку на моё плечо. Я оборачиваюсь и обнимаю его. Я киваю Вьюге, стукаю Льда в плечо и внутренне улыбаюсь, быстро целуя Шквала в щеку. Его лицо вспыхивает румянцем. Наконец-то я поняла, в чём его проблема.

— А я получу один? — я слышу крик Греха.

Я поднимаю свой мешок, разворачиваюсь и шагаю к выходу.

— Она, блять, серьёзно? — слышу я позади себя.

— Ага, ты крупно облажалась, Алзона. Ты только что потеряла своего лучшего бойца, — говорит Осколок.

— Нет, не потеряла. Ты — мой лучший боец.

— Может быть, ещё неделю. Скоро она меня обгонит.

— Почему бы ей, чёрт возьми, просто не надеть это?

— Не имеет значения, не так ли? Она ушла, — говорит он.

И я почти ушла. Я даже дохожу до наружных ворот.

— Постой! — раздаётся голос позади меня.

Я поворачиваюсь, скрестив руки от холода Шестого Сектора. Сильный ветер подхватывает мою косу и развевает её. Мне повезло, что мы находимся только на краю этого Сектора, иначе я не смогла бы уйти ночью. Я выжила в ямах, только чтобы умереть от холода.

— Что? — я делаю свой голос злее, чем есть на самом деле.

Я уже знаю, что победила. Я не хвастаюсь этим. Наверное, ей и так тяжело бегать за мной. Она не хочет терпеть моё поведение в дополнение к нашей ссоре.

— Тебе не обязательно надевать эту чёртову одежду. Но ты совершаешь ошибку. Если привлечь толпу на свою сторону, можно выиграть любой бой. Люди болеют за Убийцу, потому что ненавидят его. Они болеют за Осколка, потому что он благороден. И они любят Греха, потому что вожделеют его. Ты должна использовать свою сексуальную привлекательность.

— Ты больше не будешь пытаться меня заставить надеть это?

Я игнорирую её дальнейшие попытки убедить меня.

Я вижу, как она сжимает челюсти, и её ответ раздражает.

— Нет. Но не думай, что ты можешь просто творить то, что тебе хочется. Больше ничего не обсуждается. Выкинешь ещё какую-нибудь хрень, клянусь, я брошу тебя в ближайшем борделе.

— Я тоже тебя люблю, Алзона, — говорю я и прохожу мимо неё.