Я сажусь рядом с ней, и мы долгое время сидим в тишине. Я передаю ей кружку, и она делает глоток.
— Ух, ненавижу алкоголь, — говорит она, но потом выпивает оставшееся одним глотком.
— Итак, полагаю, я знаю, что вы все обо мне думаете, — продолжает она, не встречаясь со мной взглядом.
Я смотрю вперёд, пытаясь собрать свои беспорядочные мысли.
— Я благодарна за то, что ты приняла меня. Из всех людей, с которыми я могла бы здесь столкнуться, я благодарю удачу, что это была ты, — я смотрю на неё. — Думай о том, что ты услышала внизу, как о предложениях. Ничего личного. У тебя есть отряд опытных бойцов, которые хотят отплатить тебе добром.
Она тяжело сопит.
— Я не слабая женщина, которой нужна помощь. И я помогала вам всем только для того, чтобы помочь себе.
Если она хочет сохранить эту иллюзию, я позволю ей. Вероятно, это правда, отчасти. Но я пробыла здесь достаточно долго, чтобы знать, что есть места, где легче найти бойцов, чем шатаясь ночью по крышам. За её словами стоит нечто большее, чем то, что произошло внизу. Её боль глубже. Я гадаю, помог ли Блейн вселить эти сомнения в самую решительную, хотя и слишком амбициозную женщину, которую я когда-либо встречала?
Я откидываюсь назад, упираясь на руки.
— Ты — единственная женщина, которая владеет казармами. У тебя шесть бойцов, сражающихся за тебя. Не просто для того, чтобы спасти свою шкуру или набить карманы монетами.
— Правда? — спрашивает она.
Я киваю, слегка покачиваясь.
— Это отнюдь нелегко.
И я искренне верю в это. У меня не было бы ни малейшего представления о том, с чего начать организацию казармы.
— Ты пьяная сучка, посмотри на себя.
Она фыркает и встает, протягивая мне руку. Я принимаю её, и Алзона поднимает меня на ноги.
Мы спрыгиваем вниз, к люку в крыше. Я останавливаю её рукой, когда она опускается.
— Между нами говоря, думаю, это будет считаться провалом, если ты не последуешь совету, который тебе дали твои друзья.
С этого дня отношения между мной и Алзоной становятся более уважительными. Мы обе знаем, что каждая бежит от каких-то неприятностей, и помогаем друг другу избежать их. К восторгу других бойцов, Алзона прислушивается к моему совету и за завтраком за пару дней до нашего следующего боя объявляет о некоторых изменениях.
Она только что объявила, что Осколок будет помогать ей договариваться о поединках. Хотя последнее слово будет за ней. Вьюга будет отвечать за поиск нового инвентаря и его обслуживание.
Кристал прочищает горло, привлекая всеобщее внимание и зарабатывая взгляд из-под вскинутой брови Алзоны. Перебивать — против правил. Любой другой получил бы от неё словесную взбучку.
— Я бы не отказалась от помощи. С приходом Мороз я была завалена работой. А с учетом приближающегося турнира… — она прерывается, её лицо краснеет.
Её глаза мечутся между Алзоной и мной. Она избегает смотреть на остальных.
— Я займусь едой, — ворчит Лавина, скрестив руки на своей огромной груди.
Его лицо, покрытое шрамами, и гротескно двигается, когда он говорит.
Молчание.
— Что? — спрашивает Осколок.
— Я займусь едой, — повторяет он.
— С каких пор ты готовишь? — спрашивает Лёд, даже не пытаясь скрыть ухмылку на лице.
Свою я прячу. С большим трудом.
Лавина пожимает плечами. Благодаря ему Рон кажется разговорчивым.
— Ты будешь… готовить еду? — спрашивает Вьюга в ошарашенной, но задумчивой тишине. — Или просто съешь её?
Я давлюсь смехом от искренности его вопроса. Шквал пихает его локтем в бок.
— Что? Это вполне справедливо. Мы все видели, как он поглощает свою еду. Однажды, клянусь, он съел и тарелку, — продолжает Вьюга.
Я ничего не могу с собой поделать. Я разражаюсь бурным смехом.
— Мы можем дать ему попробовать, — говорит Осколок.
Его предложение встречает общее одобрение.
— Тогда, решено. Лавина временно будет новым поваром, — объявляет Алзона.
— Самый уродливый повар, которого я видел, — громко шепчет Лёд.
Лавина бросает кружку ему в голову. Алзона смотрит на нас, пока мы снова не затихаем.
— Не думайте, что вы все получаете право голоса в принятии решений только потому, что в этот раз я попросила вас внести свой вклад. Правила всё ещё действуют.
Она прочищает горло и смотрит на меня, в то время как остальные ворчат по поводу правил.