Поэтому сидеть в крошечном кабинете и смотреть на экран компьютера стало нравиться мне больше, чем слушать жалобы Сиерры, что я больше никуда не выхожу, и как она злится из-за того, что мы не можем поехать в поход, как планировали.
— Я приготовила себе лазанью. Не знала, когда ты вернешься домой, поэтому на двоих не хватит. Но можешь попробовать, — заметила Сиерра небрежно, накладывая еду себе на тарелку.
— Очень мило, — чересчур вежливо ответил я.
Подошел к холодильнику и достал бутылку воды, наблюдая за тем, как Сиерра разрезает довольно подгоревшую лазанью. Пришлось подавить рвотный рефлекс. Ненавижу лазанью.
— И что это значит? — требовательно спросила Сиерра, цепляясь к моему тону, и повернулась ко мне.
На ней до сих пор была рабочая одежда. И, признаю, я до сих пор находил ее привлекательной. Жаль, что внешность Сиерры больше не затмевала ее менее привлекательные черты.
— Ничего, — пробормотал я, не желая ссориться.
Я устал. У меня болит голова. Мне просто хочется поесть и лечь спать. В одиночестве.
— Очевидно же, что что-то происходит, иначе ты бы так не сказал.
Если я пытался избежать ссоры, Сиерра сама начинала. Я долго и пристально смотрел на нее и пытался вспомнить, каково это, любить ее.
Но безуспешно.
Я не почувствовал ничего. Абсолютно. Мы стали незнакомцами. Это были не те отношения, к которым мы стремились или заслуживали.
Сиерра распахнула шкафчик, достала тарелку, наложила на нее лазанью и толкнула в мою сторону.
— Вот. Ешь. Хотя, уверена, тебе не понравится. В конце концов, ничто не сравнится с едой твоей мамы, — выплюнула она.
Ехидство в ее голосе застало меня врасплох. Что она имеет против мамы?
— Какого черта это должно значить? — спросил я в замешательстве.
Сиерра закатила глаза.
— Какая разница?
— Что ты имеешь против еды моей мамы? — Я, правда, не понимал, какого черта ко всему этому имеет отношение моя мама.
— Нет, я ничего не имею против еды твоей мамы. Просто все, что я готовлю, недостаточно хорошо.
Настала моя очередь закатить глаза. До этого дня Сиерра никогда не утруждала себя приготовлением пищи, если в процессе не участвовала микроволновка. Не припоминаю, что у меня вообще был шанс критиковать или сравнивать ее навыки приготовления еды.
— Я ненавижу лазанью.
— С каких пор? — зло усмехнулась она, прищурившись.
— Всегда ненавидел.
Все вокруг знают, что я ненавижу лазанью. Кроме Сиерры. Но даже если она и знала, какая разница.
И именно эта дурацкая лазанья сказала мне все о наших отношениях, чего я сам не решался признать. Что после почти двух лет отношений Сиерра понятия не имела, какую еду я не люблю. И даже не пыталась узнать.
Или, еще хуже, ей было на это плевать.
Думаю, когда-то я любил ее.
Но знал — то, что я когда-то чувствовал к Сиерре, не имеет ничего общего с любовью. Это сексуальная химия, из-за которой легко упустить из виду менее приятные стороны личности.
Но не любовь.
Я понял, что любовь мне еще только предстоит испытать.
Сиерра взяла мою тарелку с лазаньей, которую я ненавидел, и целенаправленно прошлась по кухне. Затем подняла крышку мусорного ведра и выбросила содержимое тарелки.
— Тебе не нужно было этого делать...
— Ты не собираешься это есть, Бекетт. Так в чем чертов смысл? — закричала она, швыряя с громким стуком тарелку в раковину.
— Так у нас ничего не получится, Сиерра, — заявил я без церемоний.
Я сам не ожидал того, что скажу. Не так. Но слова вылетели из моего рта, прежде чем я успел подумать.
Мы так много времени потратили на то, чтобы сделать друг друга несчастными.
Сиерра стояла у раковины, ее лицо покраснело, а грудь тяжело вздымалась. Когда она смотрела на меня, ее глаза горели.
— Ты изменился, Бекетт, — произнесла Сиерра сердитым тоном.
И она была права. Я уже был не тем парнем, с которым она познакомилась несколько лет назад в парке.
— Знаю, — ответил я, защищаясь.
Это корень наших проблем. Я изменился, а Сиерра нет. И мы не можем просто вернуться к тому, что было. Да и не скажу, чтобы кто-то из нас пытался.
— Ты ожидаешь, что я все еще буду Бекеттом, который играет в баскетбол с друзьями и планирует походы на лето. Я больше не тот парень, Сиерра. И знаю, ты не можешь быть счастлива с мужчиной, которым я стал теперь.
Сиерра фыркнула и закатила глаза, что разозлило меня. Но раз уж я начал, то могу порвать с ней цивилизованно. Даже если она не в состоянии поступить так же.
— Ты несчастлива, Сиерра. Знаю...
— Не вини меня, Бекетт. Не смей! Все дело в тебе. У тебя случился сердечный приступ, и ты изменился.
— Чертовски верно, я изменился, Сиерра! Я чуть не умер! Не думаю, что ты это понимаешь! — закричал я в ответ.
Я почувствовал резкую боль в груди и понял, что должен успокоиться. Я не могу позволить себе заводиться.
Сиерра взмахнула руками.
— Думаешь, я этого не знаю? Ты не позволяешь забыть об этом! Он здесь, все время! Твой сердечный приступ. Твое бедное, несчастное сердце. Я такой бедняжка. Хнык-хнык-хнык. Сейчас, мать твою, расплачусь! Ну и к черту тебя, Бекетт!
Я прижал ладонь к груди и сделал глубокий вдох, стараясь не сорваться. Снова почувствовал головокружение и резко закрыл глаза.
«Думай о розовых кроликах и пляжах», — настраивал я себя.
Сиерра все кричала и кричала, а я просто дышал, надеясь, что не окочурюсь у ее ног, потому что был точно уверен — она спокойно оставит меня здесь умирать.
— Слушай. Я не собираюсь с тобой спорить. Если ты перестанешь кричать хоть на две минуты и все обдумаешь, то поймешь, что я прав. Ты не хочешь быть здесь со мной. Не хочешь быть прикованной к парню, который не может делать то, что ты от него хочешь.
Сиерра прищурилась.
— Я была бы счастлива оказаться прикованной к парню, который не может играть в баскетбол по выходным или ходить в походы в горы. Это бы вообще меня не волновало, Бек.
Она кинула свою тарелку в раковину, где та раскололась на кусочки. Если это не был знак, то что тогда?
— Я просто не хочу быть привязанной к тебе, — выплюнула она.
— Тогда ладно, — пробормотал я, даже не испытывая боли от правды, которую уже знал.
— А я еще чувствовала вину из-за Калеба!
Погодите. Что? Кто такой, черт возьми, Калеб?
— Меня вообще не должно волновать, что я скрывала то, что спала с ним последние три месяца! — выкрикнула она и выбежала из комнаты.
В глубине квартиры послышался стук и хлопанье. Я не последовал за Сиеррой. Не хотел и дальше обострять нашу ссору. Может, я должен настоять и узнать, кто такой, черт побери, Калеб. Но, честно говоря, мне было плевать. То, что Сиерра спит с другим парнем, не имеет значения. Конечно, моя гордость слегка задета, но сердце в порядке. Даже шрама не осталось.
Грустно, что после столь продолжительного времени вместе, после того, как делили дом и жизнь, меня даже не волновало, что она раздвинула ноги перед каким-то Калебом. Я просто испытывал облегчение от того, что она уходит.
Боль в груди утихла. Я сел на стул и слушал, как Сиерра разносит спальню.
Я прикрыл рот, пытаясь сдержать смех. Но не смог. Все это было чертовски забавно.
Сиерра была в другой комнате, разбрасывая повсюду вещи и крича во всю силу своих легких, будто я только что сказал, что ухожу к ее лучшей подруге. Она изо всех сил играла роль отвергнутой подруги, когда, по сути, месяцами изменяла мне.
Ирония судьбы.
Я все еще смеялся, когда Сиерра вернулась на кухню, держа в руках две сумки, набитые вещами. Она сердито смотрела на меня, пока я пытался прекратить давиться от смеха.
— Что смешного? — требовательно спросила она.
Я покачал головой.
— Ничего.
— Кажется, я сломала стерео в спальне. Упс, — сказала она мне, сверля взглядом.
Я снова засмеялся. Она такая смешная.
Сиерра раздраженно вскинула руки в воздух.