— Я не жалею тебя.
Бекетт недоверчиво смотрел на меня, будто не верил.
— Я к этому привык, Корин. Ничего нового, все нормально.
— Да, я переживаю из-за того, что ты проходишь через такое. Это отстой. Но ты, кажется, последний человек в мире, которого нужно жалеть. Думаю, учитывая все это, ты очень хорошо справляешься.
— Ага, учитывая, что я ходячий мертвец, не так ли? — издевательски сказал он, ударив по сахарным пакетикам и сбив их.
— Вау, а я думала, что это я излишне пессимистична. Я должна была догадаться, что твоя показная Сьюзи Саншайн полная фигня. (Примеч.: Сьюзи Саншайн — симпатичная и счастливая кукла из шоу Disney Junior).
Бекетт несколько раз моргнул, пялясь на меня, а затем расслабился. Его губы изогнулись в улыбке, глаза снова засияли.
— У тебя совсем нет фильтра, не так ли? — спросил он.
— Фильтр? А что это?
И мы снова улыбались друг другу. Злость и напряжение испарились.
— Это отстой, да? — спросил он через несколько минут.
— Ты о чем?
— О приемах у врача. Непрекращающиеся вопросы о том, как ты себя чувствуешь. Сочувствующие взгляды, когда они понимают, что с тобой что-то не так. Шепот. Сомнения, что с тобой действительно все хорошо. Это надоедает. Я стараюсь не унывать, но когда в тебя каждую пару недель тыкают иголки и проводят тесты, это убивает все веселье, — закончил он со вздохом. — Ненавижу ходить к врачу. Ненавижу тесты и вопросы. Ненавижу свою семью и друзей за то, что смотрят на меня так, будто я в любую минуту могу сломаться. За то, что когда они смотрят на меня, не видят Бекетта Кингсли, а видят тело на больничной койке с проводами и трубками повсюду. — Бекетт сжал зубы, и я поняла, что не могу отвести от него взгляда.
От его правды.
Его честности.
От него.
Но затем лицо Бекетта разгладилось, и он снова успокоился. Сделал глубокий вдох и взмахнул руками.
— Но что я могу сделать? Ныть из-за этого? Погрязнуть в жалости к самому себе? Это не в моем стиле. Я не в состоянии изменить прошлое, но могу изменить настоящее. И я точно не буду несчастным все то время, что у меня осталось.
Этот мужчина сбил меня с толку. Не понимаю, как он может быть таким спокойным. Таким решительным.
— Как ты можешь быть таким оптимистичным? Почему не расстроен? Почему не злишься? Или хотя бы не сердишься? Как тебе удается вот так вот просто сидеть здесь и говорить обо всех этих вещах с улыбкой на лице? Врачи держат тебя на антидепрессантах или типа того? — усмехнулась я.
Бекетт на секунду уставился на меня, а затем ударил рукой по столу, напугав меня. Блин. Я снова переступила черту.
Но Бекетт не закричал и не разозлился. Он рассмеялся так сильно, что буквально хрюкал.
— Ты в порядке? — спросила я, забеспокоившись, когда Бекетт начал слегка задыхаться. Он прижал руку к груди, касаясь пальцами повязки, которая выглядывала из-под воротника.
— Серьезно, Бекетт, с тобой все хорошо? — переспросила я. Его лицо покраснело, и казалось, будто ему тяжело дышать. Может, стоит позвонить 911?
Бекетт покачал головой.
— Я в норме, — прохрипел он.
— Что это было? — требовательно спросила я, когда он, наконец, успокоился, а я порядком разозлилась.
— Последние четыре месяца, после моего сердечного приступа, никто не задавал мне подобных вопросов.
Я нахмурилась, не понимая, о чем он говорит. Бекетт потер затылок.
— Конечно, мой врач спрашивает, как я себя чувствую. Тяжело ли дышать, или не кружится ли голова, есть ли боли в груди, или испытываю ли я тошноту. Родители меня балуют и думают, что я стеклянный, а друзья прикалываются над этим.
Бекетт посмотрел в окно, его голубые глаза были прикрыты, брови нахмурены. Он больше не смеялся. Не улыбался. Не веселился и не вел себя оптимистично.
— Никто никогда не спрашивал меня, расстроен ли я. Не злюсь ли.
Он повернулся снова ко мне, наши глаза встретились, и я поняла, что не могу отвести взгляда.
— Но ты, абсолютный незнакомец, спрашиваешь о том, о чем не спрашивает никто другой. Это здорово.
— Здорово? Так вот в чем причина твоей идиотской истерики? Ты до чертиков меня напугал! — нахмурилась я.
— Не будь такой серьезной, Корин. Жизнь слишком коротка. Поверь мне.
Он потянулся через стол и взял мою руку в свою. Наши пальцы переплелись. Ладони прижались друг к другу. Касаясь. Удерживая.
Лихорадочно и обжигающе.
Я убрала руку и спрятала покалывающие пальцы на коленях под столом.
Бекетт пару раз моргнул и сжал ладонь в кулак. Напряжение, собирающееся в воздухе вокруг нас, ослабело и исчезло.
Я испытала облегчение. Я была напугана. И так чертовски разочарована.
— Помню, ты сказала в группе, что у тебя в городе гончарная мастерская? — спросил Бекетт, резко меняя тему.
— Да. Она называется «Раззл Даззл». Находится на Мэин-стрит, на другой стороне «Деннис».
— Здорово. Мне очень нравится все, что связанно с искусством. Я не рисую и не занимаюсь скульптурой, но раньше фотографировал. Вообще-то, я был довольно хорош в этом. Мой врач предложил мне снова вернуться к съемке, или найти другое средство для снятия напряжения. Она говорит, что искусство очень успокаивает. Просто я, на самом деле, никогда не был близок к нему.
— Лепка меня успокаивает, — ответила я неубедительно. Очень неубедительно. Это мое естественное состояние. Мои слова звучат как у неандертальца: «Я Корин, и я люблю глину».
— Может, я как-нибудь смогу прийти, — отважился Бекетт.
— О, да, конечно. В любое время. С понедельника по субботу мы открыты до пяти, но по средам до полудня, — машинально сказала я. — Мы закрыты по воскресеньям и почти по всем праздникам.
Ладно, Корин, пора заткнуться.
— Могу я зайти сейчас? — спросил Бекетт.
— С… сейчас? — переспросила я.
Бекетт пожал плечами.
— Ну, ты же не пьешь кофе, и я взял выходной до конца дня, так почему бы и нет?
— О, ну, ладно.
Я резко встала и перевернула все еще полную чашку с кофе.
— Черт! — вскрикнула я.
Бекетт взял охапку салфеток и стал вытирать ими беспорядок.
— Думаю, тебе тоже надо заняться чем-то, чтобы снять стресс, — пошутил он, бросая мокрые салфетки на свое блюдце.
Я криво улыбнулась.
Но он в ответ улыбнулся так, будто я дала ему нечто большее.
Глава 8
Корин
Прежде чем выйти из кофейни, я зашла в уборную, чтобы смыть с рубашки то, что осталось на ней после Кофеапокалипсиса.
Я закрылась внутри и пустила воду в раковину, пытаясь взять себя в руки.
Чего я так боюсь?
В чем проблема?
Мои нервы трепетали внутри, словно тысячи бабочек пытались подняться к горлу. Задушить меня. Все разрушить.
Впервые в своей взрослой жизни я чувствовала что-то похожее на дружбу.
Настоящую дружбу.
Искреннюю.
Конечно, у меня был Адам, но, я уверена, большую часть времени я ему даже не нравилась.
А Бекетт, кажется, наслаждается моим обществом. Как бы невероятно это ни звучало, я не казалась ему неприятной или чудной. Он сам сказал, что ему приятно разговаривать со мной. Он смеялся над моими попытками пошутить, и не насмехался, когда я вела себя как фрик.
Привычная тупая боль в груди исчезла, как и знакомая ломка в суставах и мышцах. Я вообще сейчас не думала о боли.
Потому что подозреваю: только что у меня появился новый друг.
Это не детский сад, Корин. Не тормози!
Через несколько минут я присоединилась к Бекетту, который уже ждал на улице. Он смотрел на телефон, на его лице застыло угрюмое выражение. Потом со злостью написал сообщение, а затем с отвращением фыркнул и убрал телефон в карман.
— Все в порядке? — спросила я.
При звуке моего голоса Бекетт поднял голову, его взгляд просветлел. Все признаки раздражения исчезли.
— Просто потрясающе, — ответил он слишком весело.