Я достал телефон, провел пальцем по экрану и нашел иконку камеры.
— Ты права.
Я широко улыбнулся, поднял телефон и быстро сфотографировал Корин, прежде чем она успела запротестовать.
— Эй! — вскрикнула она, поднимая руки к лицу. — Не меня!
Я посмотрел на фотографию, которую только что сделал. Корин смотрела прямо на меня, ее рот был слегка приоткрыт, а ветер раздувал волосы вокруг лица. У меня перехватило дыхание.
— Ну, не знаю, думаю, я нашел идеальную музу. — Я пытался подразнить, но вышел лишь приглушенный шепот.
— Дай взглянуть, — потребовала Корин, выхватывая телефон из моих рук. — Боже, я выгляжу ужасно! Как ее удалить?
Я быстро выхватил телефон.
— Ни в коем случае, я сохраню ее, — сказал я. Ни за что не удалю эту фотографию.
— Если позже ты используешь ее, чтобы шантажировать меня, я сделаю с тобой нечто ужасное и отвратительное, — пригрозила Корин, но без особого пыла в голосе.
Я быстро еще раз сфотографировал ее. Потом еще раз.
— И как ты меня остановишь? — спросил я, поднимая телефон над головой, когда Корин попыталась выхватить его из моей руки.
— Как насчет того, чтоб столкнуть тебя вниз, умник!
Корин прижалась ко мне всем телом, когда приподнялась на носочки, пытаясь забрать телефон.
И игры закончились. Потому что я мог думать лишь о том, что Корин сейчас находится слишком близко ко мне. Наши лица были всего в паре миллиметров друг от друга, и пока ее взгляд был сфокусирован над нашими головами на моей вытянутой руке, мои глаза не отрывались от ее лица.
Ее губ.
От маленькой ямочки в уголке ее рта, которая появлялась, когда она пыталась не улыбаться.
От наклона ее шеи, когда она выгнула спину.
А потом все эти ощущения устремились на юг.
Я стоял очень-очень неподвижно, чтобы Корин не почувствовала мое неожиданное и очень заметное возбуждение.
Корин подпрыгнула и, наконец, выхватила телефон из моей руки.
— Ага! — прокричала она, и, наконец, посмотрела на меня, и, я уверен, заметила болезненное выражение на моем лице.
Я понял, когда она поняла, как близко мы стоим друг к другу: она напряглась и начала отодвигаться. Не успев подумать, я обнял ее за талию, удерживая на месте.
— Не надо, — попросил я мягко, притягивая ее к себе настолько близко, насколько она мне позволила.
Мгновение мы просто стояли. В ее темно-карих глазах отражались тревога и замешательство. Мы оба тяжело дышали, и я хотел поцеловать ее.
И, вполне возможно, этого я хотел сильнее, чем чего-то еще в своей жизни.
Просто сделай это, наконец. Перестань трусить!
Но прежде чем я смог поддаться своему импульсу, Корин выкрутилась из моего захвата и нерешительно улыбнулась. Она подняла телефон и сделала фото меня, а потом посмотрела на экран.
— Расплата, — усмехнулась она, а затем протянула мне телефон и отошла на другую сторону моста.
Подальше от меня.
Я посмотрел на фотографию, которую только что сделала Корин. Изображение вышло не очень хорошим. Казалось, что мне больно. На самом деле так и было. Я осторожно поправил член и стал думать о голой Бетти Уайт. (Примеч.: Бетти Уайт — американская актриса, комедиантка и телеведущая, которой уже более 90 лет).
— Думаю, теперь я буду фотографировать исключительно ветки, — признался я, когда смотреть на Корин стало безопасно.
— Хорошая идея. Не хотелось бы скидывать тебя с моста, — предупредила она.
И вот так наш момент был упущен. И я был больше чем немного разочарован.
Небо было ясным, и темные ветки деревьев резко выделялись на синем небе. Я сделал пару фотографий и остался доволен результатом.
Корин наблюдала, как я делаю одно фото за другим, и была молчалива, пока я занимался своим делом. Удивительно, как легко я снова увлекся фотографиями. Как просто находил нужное освещение и угол.
И очень быстро я понял, как мне этого не хватало.
— Ладно, Энсел Адамс, дай посмотрю, что ты там наснимал. — Корин протянула руку, и я отдал ей телефон. (Примеч.: Энсел Адамс — американский фотограф, наиболее известный своими черно-белыми снимками американского Запада).
Корин листала фотографии, не произнося ни слова.
Черт. А что, если они отстойные? Мне будет довольно стыдно.
Наконец, Корин посмотрела на меня и покачала головой.
— Это фантастика, Бекетт. Почему ты перестал фотографировать?
От ее комплимента я ощутит неизмеримую гордость. По какой-то причине мнение Корин для меня стало важнее остальных. Я забрал телефон и просмотрел фотографии.
— Я начал играть в футбол, и спорт полностью захватил меня. Я понял, что у меня нет времени на все остальное. Спорт стал моей новой страстью.
Корин нахмурилась.
— У тебя может быть не одна страсть, Бекетт. И я думаю, ты отказался от чего-то невероятного. — Ее голос был напряжен от эмоций, которые я не мог понять.
Я потянулся и взял Корин за руку. Я снова ощутил необходимость прикоснуться к ней.
— Ты права. И если я чему и научился после того, как чуть не умер, так это держаться за то, что важно. За вещи, за людей, за то, что делает меня счастливым.
Корин ничего не ответила на это. Надеюсь, что не заставил ее снова чувствовать себя некомфортно. Она отвела взгляд и уставилась на воду.
Вдруг в воздухе появилась белая бабочка и села Корин на плечо. Она даже не заметила этого.
— Не двигайся, — предупредил я.
Корин напряглась, но бабочка не сдвинулась с места. Я снова поднял телефон, навел зум на профиль Корин; крылья бабочки трепетали на ветру.
Корин заправила волосы за ухо, и бабочка улетела.
— И что это было? — спросила она.
Я показал ей фотографию, и она странно мне улыбнулась.
— Кажется, эта моя любимая, — произнес я.
Она не ответила.
И меня это устроило.
Глава 11
Корин
Я лежала на кровати уже несколько часов, в мою голову лезли сотни мыслей.
Я думала о том, о чем не хотела. О вещах, от которых не могу избавиться, как сильно бы ни старалась. О прошлом. О том, что могла бы сделать или сказать иначе, будь у меня шанс.
О родителях.
Не о тех энергичных людях, которыми они когда-то были, а о слабых несчастных инвалидах, которые превратились в ничто.
Я бы все отдала за то, чтобы помнить только хорошее. Но мой мозг, кажется, так не работал. Он был сфокусирован на негативе. На самом ужасном.
Никакой передышки. Поток мыслей непрерывен. Воспоминания — мои худшие враги. Они вторгаются в мое настоящее и не дают двигаться дальше.
И я не могу пошевелиться, когда думаю о них, и погружаюсь в темные воспоминания, о которых так упорно старалась забыть.
…Кашель у отца стал влажным, и доктор сказал, что рак распространился на легкие.
Папе было тяжело дышать, кожа обрела пепельный оттенок из-за недостатка кислорода. Трубка, которую медсестры вставили ему в нос, резко выделялась на фоне его бледной кожи. Глаза были открыты, но смотрели не на меня.
А сквозь меня.
И я представляла, каково это, вот так умирать. Страдая. Находясь в почти бессознательном состоянии. Я не в первый раз испытывала страх. Но и не в последний…
На своем веку я повидала достаточное количество психологов, которые должны были помочь справиться с горем и беспокойством. Ко многим из них я ходила после того, как умерла мама, потому что на этом настоял папа. Мы беседовали о стадиях осознания горя и о том, как я должна справляться со своими чувствами.
Бла, бла, бла. Помыть. Сполоснуть. Повторить.
Не скажу, что их наставления не работали. Они же не просто так столько лет этому учились. Они должны знать, о чем говорят. Но я не хотела их слушать.
Неа.
Ни в коем случае.