После этого случая, я неосознанно выискивала его во время ланча. Наконец, я нашла его курящим на парковке. Он начал подвозить меня до дома, и иногда мы просто тусовались вместе и смотрели телевизор.
Но самое главное, Адам никогда не смотрел на меня как на чудачку или фрика. Даже после того, как на протяжении трех недель я жаловалась на боль в ногах и заявляла, что считаю, что у меня редкая форма рака костей. И когда сказала, что уверена, что у меня глаукома, он лишь пожал плечами и спросил, не хочу ли я перекусить.
Отсутствие реакции с его стороны обнадеживало больше, чем словесная озабоченность людей.
— Да? — всего лишь спросил он, убирая челку с глаз.
Я потерла болезненное место на груди.
— У меня кружится голова, и я быстро утомляюсь. А левая рука немеет. Доктор Харрисон провел несколько анализов.
— Доктор Харрисон?
Я пожала плечами.
— Доктор Грэхем не особо помог, — небрежно ответила я, имея в виду врача, которого посещала большую часть своей жизни.
Я решила сменить врача после того, как пожаловалась доктору Грэхему на хроническую боль в левой руке, а он предложил мне пойти к психотерапевту, вместо того чтобы назначить дополнительную диагностику.
Я была поражена до глубины души. И очень разозлилась. Я со многим могу смириться, но не со снисходительностью. Так что я попрощалась с хорошим семейным врачом и быстро нашла другого.
— Так что за группа поддержки? — Адам сбросил пустую картонную коробку на пол, и я немедленно подняла ее, ножницами обрезала края и сложила в компактный квадрат, а лишь потом выбросила в мусорную корзину.
— «Излеченные сердца», собрания проходят на Одиннадцатой улице в старой Методистской церкви, — ответила я.
— «Излеченные сердца»? — спросил Адам, не поднимая головы, но я слегка покраснела из-за вопроса. Терпеть не могла эту часть.
Объяснение.
Я прочистила горло и взяла упаковку крендельков, которую все время хранила под стойкой. У каждого свои недостатки, а я любила крендельки. Соленые, обычные, со сметаной и луком. Я нетребовательна. Люблю все виды одинаково. Адам знал, их брать нельзя. Он получит по рукам, если попробует взять хоть один.
Я бросила парочку в рот, прожевала и проглотила, прежде чем ответить:
— Это для пациентов с больным сердцем. Для людей, которые выжили после сердечного приступа и сердечной недостаточности. Это довольно большая группа, — произнесла я быстро.
Адам посмотрел на меня своими глубокими непроницаемыми глазами.
— Хорошо, я закрою магазин.
И все. Больше никаких вопросов.
— Хочешь знать, на что меня проверяют? — спросила я его, развивая тему, хотя всего минуту назад хотела сменить ее.
Адам пожал плечами.
— Уверен, ты все мне об этом расскажешь, — заметил он сухо, затем ушел в подсобку, прервав наш разговор.
Меня не слишком волновало его безразличие. Оно было главным ингредиентом нашей псевдо-здоровой дружбы. Отсутствие порицания с его стороны и тотальная незаинтересованность в моих частых жалобах на здоровье способствовали ей.
Я осмотрела свой магазин и улыбнулась нескольким клиентам. Адам шумел чем-то в подсобке. Криста, одна из наших сотрудниц, работающих неполный рабочий день, счищала краску со столов в глубине помещения.
Это моя жизнь. Единственное, что связывало меня с этим миром.
И от этого становилось грустно.
Где-то в глубине души я была безнадежным романтиком. Я хотела найти родственную душу и жить «долго и счастливо».
Хотела влюбиться и любить вечно.
Даже если сама мысль о том, чтобы ходить на свидания и вести бессмысленный диалог, выводила меня из себя.
Я задумалась о том, что мне суждено жить и умереть одинокой. Вместе с Мистером Бингли, моим обманчиво добрым котом.
О, Боже.
Бекетт
— Давай взглянем на шов, — сказала доктор Каллахан, аккуратно снимая повязку, приклеенную к моей груди большим количеством пластыря. Я постарался не дернуться, когда с моей груди вырвали клочок волос.
Я сжал зубы, когда доктор надавила на кожу вокруг пятисантиметрового заживающего пореза. Он до сих пор очень болел, хотя это неудивительно, ведь прошло всего пару недель с тех пор, как мне вживили имплантируемый кардиовертер-дефибриллятор.
Дефибриллятор, или ИКД, как доктор любила его называть, контролировал мое сердце и бил током, если ритм был не нормальный. Его цель — предотвратить еще один сердечный приступ. Потому что, как мягко проинформировала меня доктор Каллахан, следующий, учитывая пережитое мной поражение сердца, окажется фатальным.
Я в шутку спросил о новом сердце, но, как очень серьезно ответила доктор Каллахан, это самая крайняя мера. Она объяснила, что пока сердце не начнет отказывать, они такой вариант даже не рассматривают.
— Кажется, все хорошо заживает, — произнесла доктор с улыбкой, прикрепила новую повязку и закрепила ее на груди.
Закончив, взяла в руки нечто, похожее на лопатку.
— Я был хорошим мальчиком, клянусь, — запинаясь, пошутил я.
Доктор Каллахан, которая была слишком симпатичной для врача, не ответила на мой неуместный юмор.
— Это устройство проверит, хорошо ли работает твой ИКД. Это займет лишь пару минут, затем мы проверим результаты. — Она стала нажимать на кнопки. — Нет причин нервничать. Устройство использует радиоволны, чтобы проверить, что все функционирует, как надо. Это совершенно безболезненно.
Да-да. Я знал, как все работает. К этому моменту я уже должен был привыкнуть к толчкам и тычкам. За четыре месяца, прошедших после сердечного приступа, для меня это стало нормой.
Все случилось внезапно и совершенно неожиданно. Я был молод, не страдал ожирением и практически постоянно озабочен здоровьем. Я занимался спортом, каждое утро перед работой пробегал восемь километров. Правильно питался, не пил и не курил. Занимался сексом с постоянной партнершей, а не с проститутками на уличных углах.
День, изменивший мою жизнь, начался так же, как и всегда. Я проснулся по будильнику. Перевернулся и поцеловал свою девушку, Сиерру, а затем выбрался из кровати словно ниндзя, чтобы не разбудить ее. Она становилась дьяволицей на каблуках, если не высыпалась.
Я переоделся в одежду для бега, взял бутылку воды и вышел за дверь.
Помню, тем утром я чувствовал себя не очень хорошо. Все как будто было неправильно. Но я отмахнулся от этого ощущения, посчитав, что просто не выспался. Прошлой ночью я поздно лег спать, отмечая с Сиеррой важное событие. Ее повысили до ассистента директора в магазине кофе, в котором она работала. Она была в восторге. И я старался быть счастливым, потому что она была счастлива.
Все было хорошо. Я был обычным двадцативосьмилетним парнем с достойной работой менеджера по продажам в компании по разработке программного обеспечения. Конечно, я не мечтал стать профессиональным спортсменом или фотографом, но не жаловался.
Недавно я переехал в новую квартиру у реки с потрясающей девушкой, с которой встречался два года. Она уже около года намекала мне на брак, детей и отдельный домик, и я начинал думать, что это не такая уж плохая идея.
И во время обычной утренней пробежки в парке около нашей квартиры, я ощутил резкую боль в груди. Руки онемели. Дыхание замерло.
Я упал на землю.
Мое сердце остановилось.
Я умер.
Меня нашли две женщины, выгуливающие собак. Мне сказали, что пока одна делала мне искусственное дыхание, другая звонила 911. Приехала скорая, и врачи смогли снова завести мое сердце.
Но я умер.
Я следовал за белым светом. Отправлялся в последнее путешествие. Готовился к вечному сну.
Но потом очнулся.
И вся моя жизнь мгновенно изменилась.
Пока я лежал в больнице, доктора провели кучу диагностики, пытаясь понять, почему у двадцативосьмилетнего парня случился сердечный приступ.
Ответ пришел довольно скоро, и он навсегда изменил мою жизнь.
У меня диагностировали генетический порок сердца, называемый аритмогенной кардиомиопатией правого желудочка. Что за труднопроизносимое название, верно? Выражаясь простыми словами, у меня была генетическая аномалия, с которой, по-видимому, я жил всю жизнь, и мое сердце функционировало неправильно. Некоторые его мышцы заменили жировые ткани, что привело к сердечной аритмии, а это, в свою очередь, к учащенному сердцебиению и возможной смерти.