Ужасным.
Эгоистичным.
— Ты права, Корин, я умираю. Я не увижу женщину, которой ты станешь, но уверена, ты проживешь свою жизнь с пользой. Уверена, ты будешь жить полной жизнью, потому что будешь делать это не только ради себя, но и ради меня.
Какие ужасные слова она говорила.
Давление, что она оказывала на меня, душило.
Мой подростковый разум не мог с этим смириться, а молодое сердце не могло с этим справиться.
И в тот момент я ненавидела ее за то, что она возложила на меня эти ожидания.
Ожидания, которые, я знала, никогда не смогу воплотить в жизнь.
— Я бы хотела записаться на прием к доктору Харрисону как можно скорее, — прохрипела я в телефон.
— Здравствуйте, Корин, как вы? — спросила Линн, узнав мой голос.
Я уже давно не посещала доктора Харрисона. И, вероятно, меня должно обеспокоить, что персонал уже узнает мой голос до того, как я представилась.
— Бывало и лучше. Поэтому я хочу записаться на прием. Я проснулась утром и обнаружила, что у меня увеличились лимфатические узлы и болит все тело, — объяснила я.
Я села в постели и попыталась потянуться, но ощутила предательскую боль между ног.
— Хорошо. Что ж, у него есть свободное время завтра утром. Вас утроит девять утра?
Я прикрыла трубку и закашляла. Звук показался мне болезненным, и я почувствовала давление в груди. Я знала, что по городу ходит эпидемия гриппа, и не понимала, где его подцепила. Я сделала прививку против него, как только появилась вакцина, но, может, это один из тех видов, что устойчив к лекарствам.
Моя паника усилилась, и я прижала телефон к уху.
— А сегодня нет свободного времени? Я чувствую себя очень плохо.
— Дайте мне минутку, я поговорю с доктором Харрисоном, — ответила Линн.
— Хорошо. Пожалуйста, скажите ему, как плохо я себя чувствую, — с нажимом попросила я.
— Скажу. Подождите минутку.
Три долгих минуты в агонии я слушала Джона Теша. (Примеч.: Джон Теш — американский пианист и композитор, работающий в основном с поп и современной христианской музыкой. Также известен, как радиоведущий и телезвезда). Когда Линн вернулась к телефону, я была готова вырвать свои барабанные перепонки и растоптать.
— Доктор Харрисон сказал, чтобы вы пришли и сдали анализ крови. Также мы можем провести тест на грипп и другие заболевания. Кроме того, вы можете прийти завтра, мы как раз получим результаты ваших анализов. Мы поторопим работу лаборатории.
Я облегченно вздохнула.
— Хорошо. Звучит отлично. Я буду через двадцать минут.
— Я предупрежу медсестру о вашем приходе.
Повесив трубку, я выбралась из постели и медленно поплелась в душ.
Не думаю, что у меня грипп. Это нечто более серьезное. Через некоторое время я открыла сайт в интернете, на котором можно было по симптомам узнать, какое у тебя заболевание, и через пару минут меня накрыла уверенность, что у меня рак гортани.
Он перестал дышать, доктора и медсестры заспешили в палату и выставили меня. Длительный устойчивый писк монитора звенел в ушах. На экране появилась одна прямая линия.
Его сердце не билось.
— Не бросай меня, папа, — шептала я, наблюдая из коридора, как доктора пытаются вернуть папу к жизни.
Но все было кончено. Он оставил меня.
Как и мама.
И я осталась одна.
По крайней мере, это чувство мне знакомо.
Я подумала о Беке и о том, как быстро может измениться жизнь. Он был здоровым, активным мужчиной, и в мгновение ока оказался на пороге смерти.
Да уж, для начала дня это очень позитивные мысли. Мне действительно надо писать открытки для «Холлмарк».
Было уже почти полдевятого. Мне нужно попасть в магазин, чтобы помочь Адаму открыть его.
А вечером я должна пойти на похороны Джоффри вмести с Бекеттом. Это как раз то, что мне нужно, когда я сама одержима собственной смертью.
Это обеспечит меня материалом для нервоза на месяцы вперед.
Приняв душ и одевшись, я села в машину и поехала к офису доктора Харрисона. Я позвонила Адаму и предупредила, что, возможно, задержусь на пару минут. Он, казалось, даже не удивился этому. Вероятно, меня должно было это взволновать. Но я была так увлечена своей надвигающейся смертью, что даже не стала задумываться над этим.
Я размышляла над тем, будет ли Джоффри похоронен в гробу или кремирован. Если в гробу, то будет ли он открыт? Придется ли нам весь вечер смотреть на его мертвое лицо, покрытое воском?
Я бы вздрогнула от этой мысли, если бы у меня не болело все тело.
Я знала, что хочу, чтобы меня кремировали.
Мне довелось много размышлять о том, что делать со своими останками. Я распланировала свои похороны еще много лет назад, записала свою последнюю волю и заполнила форму «Не реанимировать» в том случае, если впаду в кому, и жизнь во мне будут поддерживать аппараты.
Я знала, что не хочу стать овощем. Когда мое время подойдет к концу, мне не хотелось долго лежать в больнице.
Я отдала сестре копии всех документов. Конечно, она посмеялась надо мной и сказала, что все это глупости.
Но я и не надеялась, что она поймет.
Она не знала, каково это, проживать каждый день, зная, что он может оказаться последним.
Не имела ни малейшего понятия.
Везучая сучка.
Служба по мне будет сдержанной. Я выбрала прекрасную поэму Кристины Россети, которую хотела, чтобы прочли на ней. (Примеч.: Кристина Россетти — английская поэтесса, сестра живописца и поэта Данте Габриэля Россетти). Только не Тамсин. Она все испортит и прочтет ее без выражения. Адам и его угрюмое поведение не намного лучше. Я оставила вакансию читателя на своих похоронах свободной. Может, они найдут какого-то случайного прохожего на улице.
Я хотела, чтобы на заднем плане играла песня «I will remember you» Сары Маклахлан, и еще попросила, чтобы были розы всех цветов.
После стольких усилий, что вложила в организацию собственных похорон, я ненавидела ходить на них. Я была лишь на двух церемониях, и они напугали меня на всю оставшуюся жизнь.
— Почему ты еще не одета, Кор? — спросил папа, стоя в дверном проеме. Я все еще лежала в кровати, накрывшись одеялами.
— Я не могу туда пойти, пап, — ответила я хрипло.
— Ты должна, милая. Ты не можешь подвести маму. — Голос отца надломился, и я увидела, что он отвел взгляд, чтобы я не заметила его слез.
Но было уже поздно.
Я уже привыкла видеть его горе. Я видела то же самое, когда смотрела в зеркало. Поэтому прекратила это делать.
— Я не хочу туда идти. Не заставляй меня, — умоляла я.
Я не хотела плакать. Не хотела слушать, как люди говорят, какой замечательной была моя мама, и уж точно не хотела видеть красные, опухшие, ничего не видящие глаза своего отца.
— Оденься. Пожалуйста. Из всех дней я не хочу спорить с тобой именно сегодня. Сделай это ради своей мамы.
Сделай это ради своей мамы.
Живи ради своей мамы.
Будь счастлива ради своей мамы.
Как я могу сделать все это, если даже не в состоянии представить, как делаю это ради себя?
Я провела в офисе доктора Харрисона не больше пятнадцати минут. Линн предложила мне сладости, и в этот раз я взяла их. От сахара мне стало лучше. Она записала меня на прием на завтра, чтобы я смогла узнать результаты анализа.
— Увидимся завтра в десять тридцать, — произнесла она, когда я уходила.
Я кивнула и пошла к своей машине.
Когда я забралась в нее, зазвонил телефон.