— Мне тоже жаль, Ландон.
Впервые с тех пор, как мы покинули Осолис, мы с Оландоном без стыда плачем друг у друга на плечах. Его тело сотрясается от эмоций, как и моё. Если рядом окажется кто-нибудь из людей моей матери, нам конец, потому что мы не в состоянии защитить себя, и наши сердца слишком разбиты, чтобы заботиться об этом.
— Лина, я понимаю, что ты чувствуешь, — колеблясь, говорит он. — И я надеюсь, ты знаешь, что я никогда бы так не поступил с тобой. Никогда не поступал и никогда не поступлю.
Я хочу сказать, что любой может так поступить, но какая-то оберегаемая часть меня знает, что если я откажусь от своей веры в людей, то мне действительно не поздоровится. Именно вера в людей не даёт мне стать похожей на Хейса. Или на мою мать.
Я крепко обнимаю своего младшего брата.
— И я никогда не предам тебя. Кто бы ни использовал нас, кто бы ни лгал нам, кто бы ни пытался причинить нам боль, мы всегда будем друг у друга. Я никогда не причиню тебе вреда, братишка. Это противоречит всем моим принципам.
С его глаз срываются новые слёзы.
— А я тебе.
Когда нам больно, мы отступаем к фундаментальным истинам нашей жизни. Мы возвращаемся к тому, в чём уверены, чтобы зализать раны и исцелиться. Оландон — это моя фундаментальная истина.
— Мы должны возвращаться, — наконец, говорю я.
Оландон запрокидывает голову.
— У нас есть время. Армии понадобится день, чтобы нагнать нас. Мы можем перехватить их завтра.
— Спасибо Солису.
Я откидываюсь назад и сворачиваюсь в новый, более довольный шар, хотя и с не менее разбитым сердцем.
— Я люблю тебя, братишка. Но ты первый на страже.
— И я сделаю это только потому, что люблю тебя, — мягко говорит он.
ГЛАВА 27
Меня предал Аквин.
Утро принесло новые заботы, хотя и меньше слёз. Меня предал Аквин, а его сын, убивший брата Джована, пытался убить меня.
У Осолиса и Гласиума есть кое-что общее: законы, по которым наказывается совершение этих преступлений. И, хотя способы казни в разных мирах различны, факт, что любая из них заканчивается смертью, одинаков. Я понятия не имею, что делать.
Мы затаились в лесу, прислушиваясь к приближению армии, отдыхая по очереди. Я даже не представляю, какое расстояние я вчера преодолела. Но когда небо начинает темнеть, даже Оландон начинает беспокоиться.
— К этому времени они уже должны были пройти мимо нас, — говорит он.
— Ты уверен.
— Да.
Я встаю, смахивая грязь со своих чёрных мантий. Нет смысла беспокоиться. Они порваны и покрыты пылью. Одеяние всё ещё завязано с одной стороны.
— Тогда нам нужно вернуться. Что-то могло пойти не так.
— Может, они ждут нашего возвращения.
— Нет, Джован продолжал бы двигаться вперёд.
Мы бежим через лес, Оландон впереди. Бег — лучшее, что мы могли сделать: воздух проясняет мой разум и избавляет от головной боли, появившейся из-за плача.
Оказывается, армия продвинулась вперёд. Мы находим их через час. Они остановились, наверное, только в полдень или около того. Когда нас замечают, раздаётся крик. Мы замедляем шаг, оба тяжело дыша.
— Татума!
Я оборачиваюсь и вижу бегущего к нам Роско.
— Оландон.
Он фыркает, запыхавшись.
— В чём дело, Роско?
Мой тон холоднее, чем следовало бы, но я уже превысила норму заботы на сегодня.
Он либо не понимает, что я в бешенстве, либо игнорирует это.
— Хейс освободился час назад.
— Вы позволили ему сбежать!
Меня не было одну ночь, а они так облажались.
— Нет, у него было припрятано оружие, — торопится объяснить Роско. — Мы вернули его.
Моё терпение истощилось до крайности.
Роско тяжело сглатывает.
— Татума. Он ранил Аквина. Серьёзно.
После всего — предательства, обид, всего — почему, услышав эти слова, я первым делом думаю, выживет ли Аквин? Не может быть, чтобы меня это волновало после того, как он так жестоко подорвал моё доверие.
— Меньшего он не застуживает, — говорит Оландон, хватая моё плечо.
Глаза Роско впиваются в мои. Он ждёт моего решения. Он будет разочарован, если я сделаю неправильный выбор. Он верит, что я выше этого.
Когда он получил право давать мне советы?
Я сжимаю челюсти и скрещиваю руки на груди.
— Когда мы возобновим марш?
* * *
В этот день марш мы не возобновляем.
Тем вечером мы с Оландоном сидим отдельно от остальных, и Брумы понимают, что мы не хотим, чтобы нас беспокоили. Я понятия не имею, где Джован. Его отсутствие кажется мне существенным. Как будто что-то значит, что его нет рядом со мной, как это было в прошлом.
Ещё одна брешь в моих доспехах. Ещё одна рана в моём сердце.
— Он не заслуживает, чтобы мы были с ним, — говорит Оландон.
Я гадаю, кого он пытается убедить. Не меня, это точно.
Аквин предал нас. Он знал, что его сын был нанят для убийства принца Кедрика. И в глубине души он, должно быть, чувствовал, что вместо этого Хейс попытается убить меня, иначе зачем было предупреждать меня? Не то, чтобы я назвала предупреждение, которое он мне дал, чем-то иным, кроме как загадочным пустяком. Всё это время я полагала, что он едва знает мою мать. Он заставил меня поверить в это.
Теперь он намеревается умереть, когда всё, что я хочу сделать, это непрестанно кричать на него в течение нескольких дней. Меня не волнует, что он может быть уже мёртв. Мне всё равно.
Посреди ночи меня будят, когда кто-то входит в шатёр Короля. Место, где мы прятались весь день.
— Это просто я, — мягко говорит Джован.
Услышав его слова, я фыркаю: они так же нелепы, как и всегда. Просто Джован. Я закатываю глаза.
Брат не просыпается.
Джован пробирается ко мне и в изнеможении опускается на меха. Он обхватывает меня за талию, притягивает к себе и прижимается лицом к моей шее.
— Мне жаль, детка.
Я пренебрежительно хмыкаю, но в итоге это звучит так, будто я стараюсь не заплакать.
— Что есть, то есть, — говорю я.
Он ничего не произносит, просто целует моё плечо. Он молчит так долго, что я решаю, что он уснул.
Пока не слышу его тихие слова на ухо:
— Он всё ещё жив.
* * *
На следующий день мы возобновляем марш. К вечеру мы должны добраться до кромки леса. В течение дня я улавливаю обрывки разговоров, и меня раздражает, что я специально подслушиваю, желая узнать, как дела у Аквина.
Не могу отрицать, что известие о том, что он стабилен, приносит мне облегчение.
Весь день Джован держится рядом, а когда мы останавливаемся на ночлег, он не оставляет мне выбора, завлекая в свой шатёр. Я оглядываюсь через плечо на Оландона, но Ашон уже взял его под своё крыло. С моим братом всё будет в порядке.
— Хочешь поговорить об этом?
Джован стягивает рубашку через голову.
Глядя на то, как он раздевается, я обнаруживаю, что мне действительно хочется поговорить.
— Это был он, — категорично говорю я. — Всё это время.
— Он что?
Я надуваю щёки.
— Он убил Кедрика! — взрываюсь я.