Джован качает головой.
— Нет, не убивал. Его сын убил Кедрика.
— Одно и то же.
Я скрещиваю руки на груди.
Джован опирается руками на стул, на котором я сижу, и наклоняется.
— Это не так. Скажи мне правду. Что злит тебя больше всего?
Я злюсь на всё. Как я должна выбрать одну вещь, которая раздражает меня больше?
— Закрой глаза, Лина.
Я подчиняюсь.
— Перенесись мысленно в тот день на поляне, когда ты впервые узнала правду.
На меня обрушивается поток образов.
— Воспроизведи это всё. Где ты потеряла контроль?
Я открываю глаза и обнаруживаю его лицо прямо перед своим. Никто из нас не двигается.
— Когда я поняла, что он знал, что Кедрик умрёт и не сказал мне.
Он целует меня в губы, а потом в лоб.
— Да. Теперь иди в постель.
Он прижимает меня к своей груди, отбрасывая одеяла. Для него слишком жарко.
— Следующий вопрос, — говорит он.
Я киваю ему в грудь.
— Если бы ты могла уберечь близнецов от боли... ты бы сделала это?
— Конечно, — а затем я понимаю, куда он клонит. — Это разные вещи.
Он пожимает массивным плечом, и закидывает руку за голову. Он смотрит в потолок шатра, не отвечая.
Я сажусь, сбрасывая его руку.
— Почему ты защищаешь его?
Он проводит пальцем по моей спине.
— Со временем ты пришла бы к тем же самым рассуждениям. Но у тебя может не быть времени.
— Он стабилен.
Джован качает головой.
— Лина, он стар.
Я опускаюсь обратно и ложусь на спину. Мне приходит в голову мысль.
— Почему ты не злишься на него? Он выбрал смерть твоего брата вместо моей.
Джован поворачивается ко мне.
— Если бы он выбрал тебя, у меня были бы два брата. Из-за того, что он выбрал Кедрика, я обрёл любовь и счастье. В любом из вариантов, я бы что-то потерял. И если бы это зависело от меня, то и Хейс, и Аквин уже были бы без голов.
— Тогда почему ты не топаешь, как обычно?
— Я вообще не топаю.
С моих губ слетает смешок.
Он наигранно вздыхает.
— Этот звук.
Он наклоняется и целует меня в шею.
— Но серьёзно, — говорю я, пытаясь вспомнить, о чём мы говорили.
На этот раз он действительно вздыхает и отодвигается.
— Потому что убийство Аквина расстроит тебя. Это твой выбор.
— А Хейс?
Я ничего не могу с этим поделать. Этот мужчина безумен, но большая часть меня сопереживает тому, как он рос.
— Он связан с Аквином. Ты должна присутствовать при принятии этого решения. И я обещал твоему тренеру, что выбор не будет сделан, пока он не покинет нас.
— Почему?
С чего бы Джовану обещать такое Аквину?
— Он говорил, а я слушал. Как и ты поступишь, в своё время.
Я вздыхаю.
— Не уверена, что смогу, Джован.
Джован оставляет ещё один поцелуй на моей шее.
— Тогда и это тоже твой выбор.
Я могу разглядеть лишь его лицо.
— Спасибо.
Он вжимается в меня бёдрами.
— Не благодари меня пока.
Когда наши губы встречаются, он проглатывает мой смех.
ГЛАВА 28
На следующий день мы добираемся до опушки Каурового леса.
В этот момент как будто сотни эмоций слились в одну.
Есть вещи, которые я принимала за абсолют, но которые больше абсолютом не являются.
Завтра мы отправляемся на войну.
И я могу умереть.
Джован может умереть.
Санджей, Оландон и Вьюга — все могут умереть.
— Серьёзно, Грех, ничего такого тупого я ещё никогда не видел, — фыркает Лёд.
Я бросаю взгляд в сторону и разражаюсь хохотом. Грех пытается компенсировать тот факт, что у него всего половина волос, зачесывая оставшуюся часть на лысину. Я хихикаю вместе со всеми.
Осмелюсь сказать: Грех выглядит обиженным нашим смехом.
К нему подходит Осколок и отстёгивая от пояса кинжал.
— Теперь, Грех, это для твоего же блага.
На какой-то короткий миг Грех приходит в замешательство. Затем он понимает, что задумал Осколок.
— Ты этого не сделаешь, — обвинительным тоном произносит он.
Осколок кивает Вьюге, Гневу, Льду и Лавине, которые медленно приближаются к нему.
Я вижу лишь отдельные фрагменты, в основном сплетение конечностей и пронзительные крики Греха. Вьюга издаёт странные шушукающие звуки, как будто они должны успокоить человека, которого насильно стригут.
Я качаю головой и иду в направлении палатки Джована. По дороге меня встречает краснолицый Санджей. Я разглаживаю свои черты. Я ждала этого.
— Ты сделала меня посыльным! — говорит он.
Санджей нечасто злится, но когда он это делает, он действительно выходит из себя.
— Да, — спокойно говорю я.
— Не надо использовать на мне это Солатское дерьмо. Я иду в бой вместе со всеми.
Окружающие нас солдаты с интересом слушают. В порядке вещей, когда Санджей так говорит со мной, когда мы наедине, но не при свидетелях. Я выпрямляюсь.
— Солдат, — рявкаю я. — Я Татума, и ты будешь обращаться ко мне с уважением.
Санджей моргает, глядя на меня.
Я продолжаю:
— Следуй за мной.
Это приказ. Даже в своём неистовом гневе Санджей понимает мой тон. Он заходит за мной в первую попавшуюся пустую палатку.
Когда мы оказываемся внутри, он ждёт, что я начну говорить, лицо его почти багровое.
— Я пообещала Фионе уберечь тебя. И я намереваюсь сдержать слово.
Такие вот дела.
В ответ я получаю ошарашенный взгляд.
— Ты понимаешь, что это делает с моими яйцами?
— Иу!
— Они сразу уменьшаются, — говорит он. — Олина, не отнимай у меня гордость. Я хочу сражаться рядом со своими друзьями и сохранить свою честь.
Мой тон холоден.
— Что толку в чести, если ты будешь мёртв?
Он вздрагивает.
— Ребёнок, Санджей. Любящая жена. Именно поэтому тебе поручено заниматься сообщениями. Для этого нужен человек, которому мы с Джованом доверяем...
— Не начинай, — ноет он.
Я посылаю ему лишённую тепла улыбку.
— Ты прав.
— Знаешь ли ты, у скольких мужчин, находящихся здесь, есть семьи в Гласиуме? — спрашивает он.
Меня наполняет горе. Потому что те, кто находится в Гласиуме, не знают, что многие уже потеряли родных и близких в огне, или в реке, или от яда. Я встречаюсь взглядом с искренними голубыми глазами Санджея.
— Я нахожусь в таком положении, что могу уберечь своих друзей. Сохранить семью, — моё лицо ожесточается. — Тебе поручено передавать сообщения. Это мой приказ, и он остается в силе.
Он напряжённо смотрит на меня. В этом я непоколебима. И Санджей видит это по моему лицу. Он откидывает полог палатки и, не говоря ни слова, выходит.
Когда я возобновляю прогулку по лагерю, в моей голове происходит обмен мнениями, и я, не задумываясь, направляюсь к месту, где лежит раненый Аквин. Я смотрю на палатку лекарей, прислушиваясь к движению внутри. Он мёртв? Будет ли он мёртв к утру?
Пока я стою в нерешительности, проходят минуты.
Громкий звон нарушает мой транс. Я отворачиваюсь.
Я не готова.
Вместо этого я направляюсь к кромке леса.
Вдали возвышается дворец моей матери, высокий и тёмный на фоне сухого ландшафта. Между лесом и дворцом — безлюдная местность. Здесь нет ни людей, ни жилья — никакого движения.