Джован опускается на колени и притягивает меня к себе, пока я не усаживаюсь сверху. Я моргаю, глядя на него, а его лицо становится мрачным и... озабоченным?
Он облизывает губы.
— Я не могу жить без тебя, Лина. Я не могу править, когда тебя нет рядом. Я всё организовал. Ашон займет моё место, как только ты будешь согласна дать мне разрешение остаться здесь.
— Что! — визжу я.
Король откидывается назад. В дверь стучат.
Я собираюсь с мыслями.
— Я в порядке, Риан, — кричу я в сторону двери.
Затем я поворачиваюсь к Джовану.
— Ты с ума сошёл? Ты не можешь отказаться от своего королевства. Оно нуждается в тебе, и Ашван ещё не готов.
— Что случилось с нами, Лина? Как только мы ступили на землю Осолиса, возникло ощущение, что всё, что мы имели, мы заперли в клетку. Сами же. Я переживал за своих людей, о победе, о том, чтобы ты смогла занять своё полноправное место на троне. И после покушения на твою жизнь на Оскале, я едва мог спать из-за страха, что в одну секунду ты здесь, а в следующую ты исчезаешь. Ты была так близко ко мне, буквально в соседнем шатре большую часть времени, и всё же я никак не мог сократить разрыв между нами. Я отчасти понимал, что это твой путь, и поэтому я отступил в сторону и, сделав так, совершил самую огромную ошибку в своей жизни. Я ждал слишком долго и не понял этого, пока не стало слишком поздно.
— Ох, Джован, я...
— После всех моих тщательно спланированных планов и завоевания твоей любви, я почти потерял человека, которым дорожил больше всего. Мы оба поступили глупо. Мы потеряли видение того, что важно. И вот, после моего послания всё будет исправлено, — его пристальный взгляд остановился на мне. — Если быть кратким, я хочу быть твоим Татум-мужчиной.
Смех сорвался с моих потрясенных губ раньше, чем я успела прошептать:
— Ты будешь не им.
Я не могу...
Он это серьёзно? В каждом сказанном им слове?
Он продолжил:
— Так или иначе, возможно я злоупотребил гостеприимством в замке. Я был немного не в духе.
Я складываю руки на груди.
— Ты имеешь в виду, в дурном расположении духа? И с чего мне вдруг хотеть своенравного мужчину?
Он прижимает меня к кровати.
— Потому что ты не можешь существовать без меня и не можешь жить, когда меня нет рядом. Потому что тебе без меня плохо, как и мне плохо без тебя.
У меня пересыхает во рту, но отрицание этого было бы ложью. Я вскидываю бровь, видя его самодовольство. Джован всегда был самонадеянным. Я отталкиваю его и выползаю из кровати.
— Ты не откажешься от своего мира, Король Джован. Ты вернёшься туда уже завтра.
Его черты окрашивает неверие.
Едва заметно улыбнувшись, я заканчиваю свою мысль:
— Как только я смогу, я присоединюсь к тебе. Мой мир более стабилен, и... — моя улыбка пропадает. — Джован, мне здесь не место. Возможно, никогда его ту и не было. И я уже поняла некоторое время назад. Если бы ты задержался после нашей стычки, я бы сказала тебе, что уже решила отречься! Но ты разозлил меня, а потом ушёл.
Я хмуро смотрю на него.
— Ты сказала, что не вернёшься со мной, — он хмурится в ответ.
— Ты упрямый Брума. Я не могла пойти с тобой прямо тогда. Если бы ты дал мне шанс объяснить, прежде чем расстроил меня, я бы рассказала тебе! — по моей щеке скатывается слеза. — Но после нашего разговора... ты всё выставил так, словно не хочешь ждать меня.
В мгновение ока Джован притягивает меня на свои колени.
— Лина, прости. Я ведь не всерьёз всё это наговорил.
Я громко шмыгаю носом.
— Ты, правда, не считаешь, что я использовала тебя, чтобы убить мать?
— Нет.
Он целует меня в висок.
— И ты, правда, не считаешь, что я не была влюблена в тебя?
— Нет.
Он целует мои веки.
— И ты ждал меня?
— Всегда.
— И ты не считаешь, что лучший боец из нас ты? — я гнусавлю.
Он не отвечает, и я приоткрываю глаз. Я вызывающе усмехаюсь, и он бросает меня на кровать.
— Мантии. Прочь, — приказывает он.
ГЛАВА 37
Оландон недоуменно смотрит на меня. И так уже длится, как минимум, две минуты. Я начинаю волноваться.
Он ворчит, и я жду ещё одну минуту.
И ещё минуту.
Наконец-то его ум начинает снова работать.
— Ты... ты хочешь, чтобы я стал Татум.
Ему девятнадцать, но из-за того каким высоким голосом он это говорит, этого не понять.
— Да.
— Но...
Я качаю головой.
— Никаких "но". Ты идеально подходишь на эту роль. Деревенские жители любят тебя, солдаты испытывают огромное уважение и, что самое главное, придворные тоже любят тебя.
— Ты им тоже нравишься, — слабо парирует он.
Я поднимаю брови. Даже с крупной натяжкой это правдой не назовёшь.
— Осолис непрочен.
— Это неправда, брат. Трехстороннее мирное соглашение было подписано, и оно крепкое. Планы по возрождению мира прошли без сучка и задоринки. Ещё никогда наш мир не был таким стабильным и безопасным.
Лицо Оландона становится красным.
— И всё благодаря тебе! Народ не хочет меня. Они хотят своего спасителя. Они хотят личность, которая избавила их от зла и голода.
— И ты пытаешься сказать, что не имеешь к этому никакого отношения? — возражаю я. — Ты был со мной бок о бок во всём этом, помогал тем, кто нуждался в этом, странствовал через Оскалу ради моего спасения и едва не умер. Ты бросился на стену, чтобы гарантировать, что войска матери не заполучат таран, что могло бы обеспечить нам гибель, — продолжаю я, не предоставляя ему возможности вмешаться. — Ты преодолел свои предрассудки. Ты всегда был на моей стороне и ставил Осолис превыше всего, нежели я когда-либо буду ставить. Ты — Солати, а я никогда ей не буду.
По его щекам бегут слёзы.
— Ландон, — мой голос ломается. — Весь последний год я наблюдала, как мой брат перерастает из мальчика в мужчину. Я видела, как тебя начали волновать те, кто находился вне твоего круга. Я видела, как ты стал личностью, которой, по моему убеждению, ты всегда должен был стать. Аквин тоже видел это.
Я подхожу ближе и обнимаю его. Он уже выше меня ростом, но он с радостью принимает моё объятие.
— Я достигла того, чего хотела достичь. Я принесла моему народу мир.
— Этого недостаточно, — печально говорит он.
Я качаю головой и отступаю, вытирая своё лицо.
— Мне здесь не место. Придворные чувствуют это, они всегда это понимали. Со временем и деревенские жители ощутят это. И тогда факт, что я наполовину Брума, станет значимым. Я знаю, как трудно нашему народу принять все перемены, о которых я их попросила, не говоря уже о том, чтобы принять то, кем я являюсь.
Он видит знаки. Он хранит молчание, не в силах возразить.
— Мне здесь не место, — говорю я. — Я заслуживаю найти и свой мир тоже. Мою собственную свободу.
Новая волна слёз стекает по его лицу.
— И Гласиум — твоя свобода?
Я снова качаю головой, смотря в окно с улыбкой. Джован уехал утром, страстно горя желанием осуществить какие-то приготовления к моему прибытию.
— Нет, брат. Не Гласиум.