Баджи не ответила: ей не хотелось дурно говорить о подруге — и без того бедняга достаточно наказана.
— Интересная мысль… — пробормотала она, внутренне соглашаясь с Гамидом. Помолчав, она задумчиво спросила: — Не думаешь ли ты, что потому-то и в роли Эдили Телли была не так уж хороша?
— Именно потому!
— А как стремилась она тогда к этой роли, с каким восторгом, не раздумывая, схватилась за нее — помнишь?
— Помню, конечно… Тогда я не вполне понимал, почему она не имела успеха, и относил это за счет лени и неопытности Телли. Конечно, и эти причины оказали свое влияние, но только теперь я понял главное: в сущности, Телли в душе не осуждала Эдиль, а, может быть, даже сама того не сознавая, во многом симпатизировала ей… И вот теперь — почти та же история!
Баджи кивнула: пожалуй, что так!
— Мне жаль Телли… — печально промолвила Баджи. — Она способная актриса, а вот все как-то неладно с ней получается.
— Может быть, в этом есть доля нашей вины…
В тот же день в пустом актерском фойе Баджи столкнулась с Телли.
— Мне нужно с тобой поговорить, — сказала она, останавливая подругу.
— Не о чем тебе говорить с той, кого ты иначе, как челкой, не называешь! — огрызнулась Телли. — И мне тоже не о чем говорить с тобой.
— Нет, есть о чем!
Насмешливо покривившись, Телли с вызовом спросила:
— Снова будешь учить меня, как жить? — Сделав понимающее лицо, она добавила: — То, о чем ты хочешь говорить, — мое личное дело!
— А как смотрят на это личное дело твои товарищи — ты знаешь?
— Пусть не уважают — плакать не стану!
— Постыдись так говорить, Телли!
— Я сама знаю, чего мне стыдиться!
— Не думаю, поскольку ты сдружилась с Хабибуллой.
— Хабибуллу-бека оставь в покое!
Они заспорили горячо, страстно, едва не поссорились снова.
Первой опомнилась Баджи: ссорой ничего не достигнешь. Сдержав себя, она переменила тон. Она продолжала говорить все о том же, но теперь осмотрительно выбирая выражения, избегая резких слов, остерегаясь подводных, камней, которые так опасны, когда люди спорят о дорогом для них и хотят договориться. Теперь Баджи говорила ласково, убеждающе, как могла бы говорить мать, старшая сестра. И она чувствовала, что слова ее мало-помалу проникают в сердце Телли.
О, как много нужно терпения, мнимой уступчивости, доброй хитрости, когда борешься за человека!
Телли опустила глаза, уныло сказала:
— Может быть, ты права, но теперь уже поздно об этом толковать.
— Нет, нет, Телли — не поздно! Ошибку можно исправить. Но ты должна, ты обязана с ним порвать.
— Не знаю…
— Это не ответ.
— Я постараюсь…
— Нет, обещай мне!
— Ну, ладно…
Баджи облегченно вздохнула: вот и все!
— Дай-ка я тебя за это обниму, расцелую, славная ты наша Телли! — воскликнула Баджи, прильнув к подруге. Она почувствовала, как из глаз Телли скатилась слеза…
— Что может быть для директора приятней, чем созерцание столь трогательного мира и благоволения между товарищами по работе? — послышался вдруг знакомый скрипучий голос.
Телли вздрогнула, невольно высвободилась из объятий Баджи. Застигнутые врасплох, обе так опешили, что не сразу нашлись, что ответить. Хабибулла стоял перед ними, заложив руки в карманы брюк, покачиваясь с носков на пятки. Он медленно переводил свой взгляд с одной на другую и ухмылялся, явно наслаждаясь их смущением.
— Баджи-ханум, надеюсь, извинит меня, если я оторву от нее подругу — у меня срочное дело к Телли, — промолвил он с издевкой.
И сразу будто кто-то подменил Телли:
— Ты меня извини… — пробормотала она растерянно и покорно последовала за Хабибуллой.
Досада, ярость охватили Баджи: быть так близко к цели… Какой черный шайтан принес сюда этого проклятого Хабибуллу! Давно не кипела в Баджи ненависть к Хабибулле с такой силой, как в эту минуту.
— Разговор наш еще не окончен! — крикнула она вдогонку не то Хабибулле, не то Телли.
Те уже были за дверью, а Баджи все стояла в опустевшем фойе, в бессильном гневе сжимая кулаки. Оставшись с Телли наедине, Хабибулла спросил:
— О чем это вы болтали и в честь чего обнимались?