— А я настаиваю, что здесь действовала рука клеветника и негодного человека! — в сердцах подтвердила Баджи.
Ну, это уже слишком! Лицо Хабибуллы передернулось:
— А когда твой брат Юнус писал в «Молодом рабочем», ты его тоже считала клеветником и негодным человеком? — спросил он вызывающе.
— Как вы можете сравнивать то, что в мусаватские времена писали рабочие против мусаватистов, с тем, что написано в этой гнусной заметке о таком человеке, как Виктор Иванович?
— А какая, собственно, разница? — холодно спросил Хабибулла. — Ведь и тот и другой автор писали о недостатках с целью их исправить.
Баджи не выдержала:
— Так говорить может только бывший мусаватист!
Хабибулла вскочил с места:
— Любым преступникам, отбывшим срок наказания, легче, чем нам! — воскликнул он, и фигура его приняла скорбный вид. — Нас до сих пор попрекают!
— Видно, вы того заслуживаете!
— Я уже искупил свои прошлые заблуждения борьбой за советскую культуру!
Гамид слушал их спор молча и терпеливо, но последнее заявление заставило его с усмешкой переспросить:
— В борьбе за советскую культуру?
И на этот раз Гамид был беспощаден. Он напомнил Хабибулле дискуссию о принудительном снятии чадры и роль, которую тот в этой дискуссии играл, напомнил его по меньшей мере странные лекции об искусстве, его отношение к «Севили», к Горькому, нашел едкие слова о типажном методе, который культивировал директор театра. Было о чем рассказать, если уж вспоминать, как боролся Хабибулла за советскую культуру.
Хабибулла слушал и ужасался: длинный список заслуг, который он мечтал развернуть перед своими единомышленниками, когда наступят иные времена, Гамид разворачивал сейчас во всеуслышание, как список прегрешений и жестоких ошибок. Из судьи и обвинителя Хабибулла превратился в обвиняемого.
Он чиркнул записку Чингизу, прося о поддержке.
— Что он пишет? — спросила Телли, заглядывая Чингизу через плечо.
— Не суй нос, куда не следует! — буркнул Чингиз и смял записку: он палец о палец не ударит ради Хабибуллы!
Выступая с ответом, Хабибулла пытался отвести обвинения. Но он сразу почувствовал, что не в силах никого убедить в своей правоте. Словно пропасть вдруг разверзлась между ним и остальными. Он стал ссылаться на успехи, достигнутые театром, — разве не его, директора, в этом заслуга?
— Успехи были достигнуты вопреки вашим желаниям! — воскликнула Баджи.
И вслед за тем все, что накопилось у многих за время хозяйничанья Хабибуллы в театре, прорвалось наружу. Один за другим стали выступать люди, один за другим стали раздаваться против директора суровые голоса.
Хабибулла чувствовал, что теряет почву, катится под откос. Он заволновался, стал выбалтывать то, о чем ему выгодней было молчать. Но он уже не мог себя сдержать — отчаяние и страх толкали его в пропасть. Нервно жестикулируя, он задел вдруг свои очки, и они, отлетев в сторону, с треском разбились. Он бросился их поднимать, но тут же безнадежно махнул рукой.
Впервые увидела Баджи Хабибуллу без очков.
Она всегда представляла себе, что глаза у него большие, проницательные — такое впечатление создавали неизменные темные стекла очков, — но оказалось, что глаза у Хабибуллы маленькие, подслеповатые, как у крота. Привыкнув прятаться от света, они сейчас болезненно щурились, с угрюмой злобой и страхом глядели на окружающих.
И Хабибулла впервые увидел Баджи не через темные стекла своих очков. Она стояла перед ним, освещенная непривычным для него ярким светом, полная сил, гневная, неумолимая. Такой он ее никогда не видел. Что общего было у нее с девчонкой-служанкой, какую он встретил в доме Шамси? Не верилось, что это она, да и как было верить? Темные стекла очков долго скрывали не только его от Баджи, но и Баджи от него.
ПЕРЕСТАВЛЕННЫЕ ПОДКОВЫ
Счастлив человек, и радостно ему жить, если он верит, что правда в конце концов восторжествует.
И вдвойне счастлив он, и вдвойне радостней ему, если приложил он свой ясный ум, горячее чистое сердце и твердую руку, чтобы правда восторжествовала.
Но горько тому, кто не нашел в жизни верного пути, боролся против правды.
Да, Хабибулле удалось спрятать концы в воду, но многие в театре, зная его отношение к худруку, чувствовали, что он причастен к написанию статьи.
Необходимо тщательно замести все следы! Нужно прекратить вечные споры с худруком, с Баджи, с Гамидом. Нужно наладить с ними добрые отношения, в публичных высказываниях использовать их мысли, одобрять, а по мере возможности и осуществлять их советы.