По дороге друзья говорили о спектакле, расхваливали его участников, особенно игру Баджи. Приятно, радостно было слышать такое! Но вдруг Баджи показалось, что говорилось это не столько потому, что понравился спектакль, сколько из любезности, из чувства дружбы к ней самой.
— А ты, дедушка, что скажешь? — обратилась она к старику кирмакинцу, ковылявшему рядом.
— Я?.. Что скажу?.. — замялся старик, застигнутый врасплох, и развел руками. — Я в этом деле судья плохой… Спроси лучите кого-нибудь, кто грамотней и умней.
Баджи поняла, что он уклоняется от ответа, стала настаивать:
— А ты все же скажи! Не ты ли когда-то говорил, что за правдой готов пойти на край света? А теперь готов от нее бежать?
— Ну, если так… — старик помедлил, затрудняясь высказать свою мысль. — Что-то не понял я, дочка, к чему вся эта беготня мужчины в женском платье? И еще не пойму я: почему и другие носятся по сцене, как шуты базарные, и не видят того, что ясней ясного — что мужчина этот в юбке совсем не тетка?
— Так ведь это же, дедушка, комедия!
— Комедия?..
Кирмакинец впервые услышал это слово и уж конечно не разбирался в жанрах драматургии. Пришлось Баджи, как бог на душу положит, объяснить, что это слово означает.
— А в прошлый раз про визиря и про его жен — тоже была комедия? — спросил старик в раздумье.
— Тоже!
— Мне, по правде сказать, та больше понравилась… — промолвил кирмакинец виновато. — Я тогда вволю посмеялся, глядя на визиря и на его жен, и потом еще не раз о них вспоминал и снова смеялся.
Его друг ардебилец, явно с ним соглашаясь, что бывало не часто, добавил:
— И говорили-то сегодня как-то малопонятно — все смахивало на турецкий лад!
Он произнес это тоном осуждения: видно, крепко засел в его памяти тот язык, который слышал он из уст Нури-паши и Вали-бея и на котором так неумело пытался говорить хозяин «Апшерона» Мухтар-ага.
Баджи нахмурилась: оказывается, ни кирмакинцу, ни ардебильцу пьеса не понравилась. Остальные спутники смущенно приумолкли, и Баджи показалось, что они в глубине души того же мнения, что эти двое.
Однако нашлись и защитники спектакля:
— Уж больно вы, товарищи, судьи строгие! — прервав молчание, воскликнула Ругя с упреком. — Это у тебя, старик, в Кир-Маки, или у тебя в твоем Ардебиле посещал ты театры лучше и веселей?
Ардебилец вспыхнул:
— Ты моего Ардебиля не трогай!
— Ну и ты наш бакинский театр не задевай!
А старик кирмакинец только печально покачал головой; часто же его попрекают за тот прежний Кир-Маки! А чем он, старик, виноват, что там в те времена не то что театр, а даже канатный плясун никогда не появлялся? Бывало, спасибо скажешь, если кто-нибудь из рабочих веселую песенку затянет!.
На вокзале, в ожидании электрички, участники спектакля и провожающие объединились, разговор стал общим.
— Помню, лет двадцать назад приезжала в наш район труппа «Товарищества мусульманских артистов» со спектаклем «Медный рудник», — говорил Газанфар. — Вы, товарищ Сейфулла, наверно, знаете эту пьесу?
Сейфулла с важностью кивнул:
— Мне ли не знать: я сам в ней играл!
— Замечательная была пьеса, не правда ли? Как ярко показывала она положение рабочих, их нищету, бесправие! Как остро бичевала соглашательство и попрошайничество отсталых рабочих, их рабское чувство и религиозный фанатизм! А с какой страстью призывала эта пьеса к борьбе против насилия и беззакония, к осознанию человеческого достоинства трудового народа! Замечательная была пьеса!
Газанфар говорил с увлечением, и было в его словах и тоне нечто такое, что, казалось, бросало тень на «Тетку Чарлея» и что заставило Сейфуллу возразить:
— Может быть, подобные пьесы нужны были в ту пору, но теперь — другие времена.
— Другие, уважаемый Сейфулла, другие, согласен с вами! Но товарищ Ленин учит нас, что борьба за сочувствие большинства трудящихся не прекращается с завоеванием власти пролетариатом. Борьба продолжается, хотя в иных формах, — значит, и теперь необходимо нам большое, настоящее революционное искусство!
Кто-то из присутствующих постарше заметил, что «Медный рудник» в свое время настолько взволновал рабочих, что они своими силами поставили эту пьесу в рабочем драматическом кружке.
— Да ведь ты, Газанфар, сам играл в тех спектаклях, и, помнится, очень хорошо это у тебя получалось, тебя после спектакля даже качали! — воскликнул Арам, не подозревая, в какое смущение введет своего друга.
Баджи удивленно взглянула на Газанфара… Играл на сцене? И хорошо получалось? Впрочем, когда дело касалось Газанфара, удивляться не приходилось: вот уже много лет, как она знает этого человека, жила рядом с ним по соседству, в одном доме, а вот то и дело открываешь в нем такое, чего никак нельзя было предполагать.