– Как правило, да, – наконец выдавил Закари.
Луиз остро почувствовала горечь в его словах, и ее сердце отозвалось на страдания художника.
– Вам пока не удается работать так, как раньше?
Он раздраженно посмотрел на нее.
– Я уже говорил вам, когда вы были здесь в прошлый раз, что после несчастного случая я не могу писать вообще. Нет, физически я здоров. Но у меня пропало желание. Я не знаю, что писать. Часами стою, уставившись на холст, и ничего не приходит в голову…
Закари нахмурившись замолчал, и она посмотрела на него с сочувствием.
– Я понимаю, вы расстроены…
– О Боже! – взревел он, бешено вращая глазами.
Луиз вздрогнула, уронив недоеденный бутерброд на тарелку.
– Вы расстроены… – передразнил он ее. – Ваша болтовня сводит меня с ума! Я художник. Я должен писать – и не могу, и не понимаю почему. Пытаюсь работать, но чем больше мучаюсь, тем хуже у меня получается.
Она облизнула пересохшие губы и с опаской пробормотала:
– Может, вам нужно сделать перерыв на недельку-другую?
– Думаете, я не делал? Я перепробовал все, что можно, но безрезультатно, – сказал Закари и зло посмотрел на нее. – Доешьте наконец свой бутерброд! И выпейте кофе, пока он не остыл!
Луиз покорно повиновалась в надежде, что это успокоит его. Ей не нравилось, что он так разбушевался.
– Кончили? – спросил Закари через десять минут, когда она допила вторую чашку кофе.
– Да, спасибо, бутерброд был замечательный.
Закари поднялся.
– Пойдемте со мной!
Она удивилась и тоже встала.
– Куда?
– Ко мне в мастерскую.
Она бросилась за ним, заинтригованная предложением. Ей ни разу не приходилось бывать в мастерской художника и не терпелось увидеть, что же это такое.
Его студия оказалась пристройкой к задней стене коттеджа, с огромными раздвижными окнами от пола до потолка. Благодаря им даже в пасмурный зимний день в комнате было светло. В центре на мольберте стоял подрамник с натянутым на него холстом. Закари порывисто указал на холст рукой.
– Вот все, что я сделал за последние девять месяцев!
Луиз озадаченно рассматривала размашистые красные мазки.
– Боюсь, я ничего не понимаю в современном искусстве, – вежливо сказала она, и Закари свирепо взглянул на нее.
– Это не искусство, глупая вы женщина! Недавно я пришел в такое отчаяние, что в ярости заляпал краской весь холст.
Луиз расстроенно прошептала:
– Понимаю… Я вам так со…
– Только не говорите опять, что сочувствуете мне, а то я вас чем-нибудь ударю! – прорычал он.
Она испуганно отступила к стеклянной стене.
– А что еще я могу сказать?
Неожиданно выглянуло солнце и осветило ее хрупкую фигурку в голубом платье. Закари прищурился, глядя на нее.
– Не двигайтесь, – сказал он вдруг.
– Почему? – спросила Луиз с робким удивлением в голосе, и в ее темно-синих глазах промелькнуло недоумение.
Закари взял в руки альбом для эскизов и уголь. Она смотрела, как быстро двигаются длинные пальцы его здоровой руки, и черные штрихи появляются на белой бумаге.
– Вы что, рисуете меня? – изумленно произнесла она.
– А чем еще, по-вашему, я занимаюсь? Луиз была слишком польщена, чтобы обижаться на его ворчание. Значит, у него появилось настроение работать, и вдохновила его она! Луиз пребывала на вершине блаженства.
Через некоторое время Закари отбросил уголь и посмотрел на эскиз, поджав губы.
– Можно взглянуть? – спросила Луиз, и он молча протянул ей альбом.
Она не могла отвести глаз от черных бархатистых линий, которые в точности запечатлели ее лицо.
– Здорово! Вы очень талантливы, мистер Уэст. Я завидую вам. У меня нет вообще никаких творческих способностей.
– Но быть такой хорошей медсестрой, как вы, тоже дар, – буркнул он. Луиз зарделась.
– Спасибо, но это не одно и то же, не правда ли? Существуют тысячи хороших медсестер, а талантливых художников – единицы. А когда вы перенесете эскиз на холст?
– Что? – Закари взглянул на нее с саркастической усмешкой. – Боюсь, это разные вещи. Наброски мне всегда давались легко. Делать зарисовки с того, что видишь перед собой, не более чем условный рефлекс. Это занимает несколько минут. Писать картину – совсем другое дело. Тут нужны часы напряженного труда. Можно работать неделями, месяцами… Но главное – вдохновение. Я должен знать точно, чего хочу, а именно этого мне не хватает последнее время – энергии творчества.
Луиз задумчиво кивнула.
– Понимаю.
Она почувствовала себя дурой, которую поставили на место. Закари Уэст, наверное, посчитал ее тщеславной и, без сомнения, презирает за то, что она возомнила себя источником его вдохновения.
Он бросил альбом на пол и встал рядом с ней возле окна.
– Что вы скажете о моем садике? Между прочим, я тут все сам делал. Конечно, сейчас вы не можете увидеть его в полном блеске: декабрь – мертвый сезон. Но я посадил много вечнозеленых кустарников, они защищают дом от морских ветров. И кстати, уже начали пробиваться подснежники, нарциссы и крокусы. Луиз удивленно посмотрела на него.
– Вы увлекаетесь садоводством?
– Мне кажется, такое времяпрепровождение успокаивает нервы, – ответил Закари. – А вон моя любимица. Скоро она покроется маленькими белыми звездочками.
Она почувствовала прикосновение его плеча, теплый запах мужского тела, и сердце ее бешено забилось.
Посмотрев в ту сторону, куда он указывал, Луиз увидела маленькое деревце без листьев, но все в бледных пушистых почках. Правда, глаза ее будто застилала пелена: настолько сильно волновала ее близость этого человека, что она ни на чем не могла сосредоточиться.
Луиз испугалась собственных чувств и, как только Закари пошевелился, поспешно повернулась, чтобы отойти. Они столкнулись. Инстинктивно девушка выставила вперед руки, чтобы не упасть, и ее пальцы уперлись в его шерстяной свитер.
– Извините, – пробормотала она, бросив на Закари смущенный взгляд. Луиз надеялась, что он не догадается об охватившем ее волнении.
Он саркастически посмотрел на нее, а в серых глазах мелькнула холодная усмешка.
– Нужно быть осторожнее, – протянул Закари. – И нечего так дрожать. Ведь я могу принять ваше смятение за заигрывание. Вам не понравилось, когда я поцеловал вас в прошлый раз. Вы упали в обморок от омерзения. Не хотите же вы, чтобы это повторилось, правда?
Ей стало не по себе от того, что он сказал. Неужели Закари действительно считает себя настолько уродливым?
– Вы мне не показались… – начала было она, но замолчала, не зная, как бы так возразить, чтобы он не принял это за кокетство. – То есть… все получилось не потому… Нет, я не считаю… – Луиз подняла на него глаза, полные печали и сострадания. – Не думайте, что перестали быть привлекательным…
– Нет? – язвительно подхватил Закари и грубо расхохотался. – В таком случае…
Он приблизился на шаг и обнял ее. У нее замерло сердце, когда Луиз ощутила нежные движения его рук. Одной он крепко держал ее за талию, а другая скользнула по спине вверх, и уверенные холодные пальцы стали поглаживать ей затылок.
Луиз затрепетала, не в силах справиться с собой. У нее возникло ощущение, будто она безмятежно стояла на берегу. Но нахлынула огромная волна, потащила ее в открытое море, и она начала тонуть в бешеных водах, с которыми невозможно было бороться.
Она закрыла глаза, чтобы не видеть ничего вокруг – ни тихой комнаты, ни сада за окном, ни невозмутимых вещей, которые могли бы предупредить ее об опасности следовать зову сердца, которые выхватили бы ее из водоворота чувств, куда увлекал ее этот человек. Ее здравый смысл мог бы воспротивиться, но Луиз все равно не пожелала бы его слушать. Она хотела испытать наслаждение, о котором прежде только мечтала, и, когда волевой рот Закари прикоснулся к ее теплым и покорным губам, радостно вздохнула, обняла его за шею и отдалась поцелую.