– Тебе нравится эта идея? – нахмурившись поинтересовалась Луиз.
– Знаешь, я не прочь отойти от дел. Я работал всю свою жизнь и очень устал. Настало время отдохнуть, поиграть в гольф…
– А тебе не будет скучно, папа? – с сомнением спросила его дочь.
– Мне скучно заниматься бизнесом. Если мне надоест отдыхать, я всегда смогу вернуться к делам. Но сейчас у меня впереди есть несколько чудесных лет: я еще полон сил и буду развлекаться, а не сидеть шесть дней в неделю в конторе.
– Итак, ты это делаешь не для того, чтобы расплатиться с Закари Уэстом? – спросила Луиз, почувствовав облегчение.
– Ноэль права, ты же знаешь. У меня пропал интерес к бизнесу еще до того, как мы с ней встретились. Я буду счастлив уступить свое место жене и этому человеку из Бирмингема. Собственно, всеми делами будет заниматься Ноэль, тогда как наш новый партнер будет лишь время от времени проверять, как расходуются его деньги.
– Думаю, у Ноэль все получится, – сказала Луиз.
– Я в этом уверен, – весело ответил отец.
Теперь ей стало трудно работать с Дэвидом. Хотя он был исключительно вежлив, не собирался злобствовать или грубить, но в его манерах по отношению к ней появлялась подчеркнутая холодность, что Луиз восприняла болезненно особенно потому, что окружающие видели это.
Она ловила понимающие взгляды, видела, как приподнимаются брови, и догадывалась, что об их разрыве известно всей больнице.
Ей удавалось держать себя в руках, улыбаться, выглядеть спокойной, но было неприятно, что люди судачат о ней. Луиз переживала и из-за того, что кому-то причинила боль.
Но что ей было делать? Не объяснять же Дэвиду, что она тоже жертва. Любовь к другому человеку была подобна вспышке молнии и перевернула всю ее жизнь. Реакция Дэвида на случившееся была типична для хирурга: он удалил ее из своей жизни раз и навсегда. И Луиз уважала его решение.
Вскоре она узнала, что Дэвид встречается с какой-то девушкой. Никто прямо не говорил ей об этом, но Луиз догадалась по отдельным замечаниям, которые раздавались, особенно когда она была поблизости. А одна из медсестер хирургического отделения – хорошенькая блондинка с превосходной кожей и с большими серыми глазами – стала краснеть при встрече с ней.
Это ее не ранило, потому что Луиз никогда не была по-настоящему влюблена в Дэвида, но она испытала легкий укол ревности, когда увидела их вместе. Она и Дэвид тоже так же всегда держались за руки, когда гуляли за городом, и так же улыбались друг другу. Это было до того, как она встретила Закари и почувствовала разницу между теплой привязанностью, которую испытывала к доктору Хеллоузу, и жгучим влечением, что вызывал у нее Уэст.
Она отругала себя за подобные мысли. Не стоит быть собакой на сене в отношении Дэвида.
Он хороший человек и заслуживает счастья. Просто дело было в том, что она завидовала ему и его новой подруге. Они жили в мире, куда можно войти только вдвоем.
За день до начала суда ей позвонил отец.
– Тебе не нужно будет давать показания. Хотя если ты не против…
Она предложила свою помощь. Но адвокат сказал, что это не нужно, поскольку причины несчастного случая не вызывают сомнения. Гарри Гилби обвинялся в том, что пересек осевую линию на повороте, превысив при этом скорость. Его адвокат надеялся, что он со своей стороны сможет обвинить Закари Уэста в том, что тот был невнимателен за рулем, иначе вовремя увидел бы встречную машину.
Луиз никому ни слова не сказала о том, что ей поведал Закари, – о девушке, гулявшей по саду. Она спрашивала себя, стоит ли об этом упоминать. Может быть, его мысли витали далеко, когда машины столкнулись? И оправдывает ли это отца?
Нет! Закари ехал по своей стороне дороги, причем медленно, как он сам сказал. Думал ли он о девушке, которую видел в саду, или нет, ответственность за несчастный случай целиком и полностью лежала на отце.
И на мне, подумала Луиз, сознавая свою вину. Если бы я не позвонила отцу… Если бы я не была так ребячлива и не жалела себя…
– Хорошие новости, – жизнерадостно сказал отец, – дело с партнером из Бирмингема продвигается. Правда, пока еще ничего окончательно не решено, потому что его бухгалтеры хотят посмотреть документы, но он кажется приятным человеком. Жестким, но честным. Мне он понравился. Думаю, что он предан своему делу. Итак, что бы ни произошло в суде, я чувствую уверенность в будущем, дорогая.
– Я рад, папа, – ответила она, но на душе у нее не стало легче.
Она все равно считала себя причастной к событиям, приведшим к катастрофе.
Луиз посмотрела на часы. Три часа. В отделении она должна быть в семь сорок пять. Она поспешно умылась, слегка накрасилась и через десять минут уже ехала по направлению к морю. Всю ночь шел дождь, дул легкий юго-западный ветер, снег остался лишь под деревьями в садах. Весна была не за горами.
Когда она выходила из машины у дома Закари, он выглянул из студии.
Она шла к дому, теплый ветер трепал ее волосы, серый плащ развевался, и ей приходилось придерживать его полы.
Закари распахнул широкое французское окно и саркастически улыбнулся.
– Догадываюсь, почему вы здесь!
– Не думаю, что вы на это способны, – возразила она.
– Хотите пари?
– Не люблю азартные игры, – холодно ответила Луиз. – Я приехала, чтобы предложить вам отвезти вас в суд. Ведь вы сейчас не водите машину, а так не придется вызывать такси.
– Как предусмотрительно! Вы что же, надеетесь, что в благодарность я позволю вашему отцу уйти от наказания?
– Я не так оптимистична.
– К сожалению, я не могу иначе, – коротко сказал Закари и добавил:
– Если бы я мог, то сделал бы это, Луиз. Но ваш отец ехал по моей стороне дороги и на большой скорости. Это правда, и я вынужден буду об этом сказать.
– Никто и не просит вас лгать, – заявила она.
Он отступил, пропуская ее в студию.
– Вы сообщите суду, что не все ваше внимание было занято дорогой?
– Что?
Луиз отвернулась, у нее пересохло во рту. На стене были приколоты наброски: деревья и птицы, выполненные карандашом и углем. Они были великолепны, но она не могла оценить их, пока чувствовала его за своей спиной.
– Вы были взволнованы, когда вели машину, не так ли? – сухо сказала Луиз, ощущая его дыхание на своей шее.
– Какого дьявола вы говорите об этом? – сердито проворчал Закари.
Ее начала бить нервная дрожь. Однако она не позволила запугать себя, полная решимости сказать все, что собиралась.
– Вы были слишком заняты мыслями о девушке и не могли сосредоточить все свое внимание на дороге.
Наступило молчание, затем Закари упрямо повторил:
– Я ехал медленно по своей стороне дороги. В происшествии виноват только ваш отец.
– Не только, – сказала она убежденно. – Может быть, в большей степени виноват он, я не отрицаю этого. Но если бы вы лучше смотрели на дорогу, а не мечтали о девушке в белом, то смогли бы увернуться…
– Я сошел с ума, когда рассказал вам об этом! – с яростью в голосе перебил он, схватив ее за локти и развернув лицом к себе.
Луиз опустила ресницы, чтобы он не видел ее глаз. И не потому что боялась его, хотя он мог напугать любого своим поведением. Его серые глаза зло уставились на нее, а рот сжался в прямую линию. Нет, она не смотрела ему в глаза, потому что Закари мог догадаться о чувствах, переполнивших ее, когда он подошел так близко, дотронулся до нее. У нее было несколько причин для визита – предложить подвезти его и уличить в том, что он был невнимателен на дороге. Но была еще и третья – увидеть его. Ей казалось, что со времени их последней встречи прошли годы.
– Но вы рассказали мне, – прошептала Луиз. – И я думаю, что поступили правильно. Не кажется ли вам, что вы и суду должны сообщить то же самое, вместо того чтобы свалить всю вину на моего отца.
Закари зло встряхнул ее, почти прижав к себе.
– Так вот зачем вы приезжали сюда? Для того чтобы выведать у меня что-нибудь, что можно будет использовать против меня. А говорили так, будто на устах мед. И выглядели как превосходная медсестра – выдержанная и мягкая, словно мадонна на средневековых картинах, с гладкой кожей и с широко открытыми синими глазами…