Вот он, момент истины. Солнце вот-вот скроется отсюда и появится там, в городе Ангелов, где по-прежнему живет мой кумир. Мужчина моей мечты, которая, вопреки всему, стала реальностью.
- Он придет, - шептала про себя я. – Да, он придет, не может не прийти.
И что будет дальше? Мы слишком свободолюбивые создания. О да, мы одиночки по своей природе, и лучшее что мы можем сделать друг для друга – не сближаться.
Никогда.
Сохранять дистанцию.
Любить на расстоянии, изредка пересекаться взглядами.
Не надо портить это удивительно эфемерное чувство грубым общением.
Ни к чему нам эта встреча.
Не испытав радости от неё, мы никогда не почувствуем всей горечи расставания!
Я зажмурилась и кожей ощутила чье-то присутствие за спиной. Чьи-то ладони опустились на мои глаза. Я прикоснулась к этим ладоням, боясь обернуться и увидеть кого-то другого вместо Него. Пусть это будет Он! Вопреки всему сказанному, Боже, пожалуйста, пусть это будут Его руки! Пусть, я так и буду стоять, надеясь, что рядом со мной мой любимый.
Эпилог
Сардал
Двадцать лет после рождения
Аэропорт обволакивал его гомоном тысяч людей и гулом самолетов. Надвинув посильнее кепку на глаза, Дэвид продвигался в толпе к паспортному контролю. Ему во что бы то ни стало надо было попасть в город. За несколько часов до этого, будучи летящим в небе, ему привиделся сон.
Где-то высоко в космосе, в пространстве и пустоте, висели каменные лабиринты, а в них, словно муравьи в потревоженном муравейнике, сновали встревоженные люди. Но вот, среди всех незнакомых лиц, он увидел её. Катя стояла в растерянности, в непонимании озиралась по сторонам. Она не видела его. Лишь одиноко, потеряно, не уворачиваясь от ударов и пинков, задевающих её мятущихся людей, смотрела впереди себя.
Она о чем-то напряженно думала, и лицо ее начало постепенно светлеть – словно она вспоминала о чем-то важном. Теперь её радостные глаза смотрели прямо на Дэвида.
Он подбежал к ней и взял её за руку.
- Пойдем, я выведу тебя отсюда! – он потянул её по узкому проходу, пробивая им путь среди толпы. – Где это мы оказались? – обернулся он и чуть не вскрикнул от удивления.
Ведь сжимал он не нежное девичье запястье, а испещренную вздувшимися венами сухую, словно пергамент, дряблую руку.
Дэвид очнулся, покрытый холодным потом. Это была сардальская колдунья, напророчившая ему славу и любовь поклонниц. Как он мог про нее забыть? Хотя, не удивительно, прошло уже почти три десятка лет с конца их единственной встречи. Он должен ее увидеть и спросить, что ему делать дальше. Само проведение направило его в Сардал.
Пройдя паспортный контроль, он рысцой, понесся к стоянке такси – ведь время транзита было мизерным.
- Садись, - на корявом санглийском произнес обрадовавшийся водитель.
Дэвид прожил в Сардале пару лет, прежде чем его семья переехала в город Ангелов, и теперь со светлой грустью рассматривал город своего детства. Такси ехало медленно, постепенно угождая в пробку.
- Всё! Часа три теперь простоим! – с досадой хмыкнул водитель.
- Мне через два вылетать! – Встревожился Дэвид.
Он открыл дверь и вылез из машины. С ужасом оглядел километровый затвор и сел обратно.
- И что теперь делать?
Гул мотоцикла, оглушил округу вместо ответа.
- Точно! – хлопнул себя по колену актер.
Он сунул деньги водителю и побежал на обочину, где сновали быстрые манёвренные байки и поднял руку. Один из них притормозил.
- Отвезите меня по этому адресу, вот, деньги!
Мотоциклист кивнул и посадил попутчика на железного коня. Рассекая холодный декабрьский воздух и пыль обочин, Дэвид мчался к колдунье, словно от неё зависела вся его жизнь.
Водитель байка довез его до причала, где Дэвид, мальчишкой, неудачно ограбил пожилую колдунью. Дэвид сошел там, потому, что ни за что на свете, он не смог бы объяснить ему на сардальском языке точный адрес. Он решил идти по памяти. Мало что изменилось тут за последние тридцать лет, всё так же пахло кофе, кукурузой и выпечкой, истошно выли чайки и перебирал, солеными волнами, точно струнами, у причала, залив.
Дэвид застыл на секунду, прикрыв глаза, воспроизводя про себя события тридцатилетней давности. Вспомнив общие очертания и приметы, он пошел петлять по району в поисках знакомого забора. Он раздал почти всю имеющуюся в кармане наличность нищим – словно отдавая долги за награбленное, будучи мальчишкой. Подав последние двадцать форинтов дедушке в лохмотьях, он обернулся, и перед ним, будто вырос тот самый голубой забор.
Ворота открылись, и пожилая женщина, замотанная в платок, кивком головы пригласила его войти.
- Тифа, это ты? – удивился Дэвид, рассматривая знакомое, но испещренное морщинами, пожилое неухоженное лицо женщины.
- О да, на мне, в отличие от тебя, время оставляет свои отпечатки. – тихо произнесла она на санглийском. - Заходи.
Дэвид вошел в дом, озираясь на пустую огромную клетку, и на закрытое писание, лежавшее на той же табуретке. В этом доме, теперь, пахло печалью и старостью.
- Где же Зафаре Канум? Мне очень надо поговорить с ней!
Тифа вздохнула и отвела глаза, тихо проговорив:
- Она умерла.
Дэвид вздрогнул и задумчиво опустился на подушку.
- Давно?
- Двадцать лет и один год назад, - едва слышно произнесла Тифа.
Дэвид устало закрыл глаза и потер переносицу. И что ему было теперь делать дальше? На самолет-то, он, наверняка, уже опоздал.
- Она хоть успела воспользоваться моим автографом? – пробормотал он, вспомнив странную просьбу местной колдуньи.
- О, Да! На деньги, вырученные от его продажи, мы устроили роскошные похороны и поставили ей достойное надгробие.
Дэвид вновь зажмурился и потер висок, словно у него болела голова.
- Но она оставила тебе письмо перед смертью, а я его перевела. – Тифа поспешно вышла из комнаты и скоро вошла вновь, неся простой, пожелтевший от времени, тетрадный лист в клеточку.
Дэвид развернул его. Не много ли писем ему пришлось прочесть за сегодня?
«Ну, вот ты и вернулся, негодный мальчишка и мелкий воришка, ко мне! Ты молодец – всё же раздал долги и мне вон тоже как помог. Ну что? Правду я тебе тогда говорила? Много сердец разбил? Предавался запретной любви?
Вижу я, пришел ты ко мне с вопросом. Но я тебе всё сказала тогда. Что еще ты хочешь от меня услышать? Да, она будет ждать тебя сегодня, на закате, у подножья гор. Да, она продолжает любить тебя вопреки всему. Пойдешь к ней – потеряешь успех и славу. Не пойдешь – станешь еще успешнее. Вам не суждено было быть вместе. Выбор за тобой.
Но знаешь, что я тебе скажу? Всё равно иди за своим выбором, и поменьше верь, выжившим из ума старухам».
Дэвид сложил письмо и сунул в карман брюк. Смятенный, он вышел из комнаты и направился по длинному, устланному красным ковром, коридору, ища Тифу, и наткнулся на маленькую комнатку, с распахнутым окном. Полупрозрачная тюль, светло-желтого, песочного оттенка, надувалась парусом от ветра и колыхалась у портрета в тяжелой раме, висевшего рядом с окном на стене. Откуда-то доносились звуки рояля.
Дэвид подошел поближе к портрету. Ткань тюли то закрывала, то открывала изображенную на картине юную девушку. Чем больше Дэвид всматривался в лицо, тем знакомее оно ему казалось. Наконец, отодвинув мешавшуюся ему занавесь, придвинувшись к картине вплотную, он, разглядел портрет. Звуки рояля стихли. В комнату тихо вошла Тифа. Дэвид обернулся на нее, взглянув глазами, полными удивления.
- Откуда тут портрет Кейт Сноу?
Тифа медленно покачала головой.
- Не знаю такой. Здесь изображена молодая Зафаре Канум.
Конец