Проснулась я с ощущением тревоги. Я не понимала, отчего у меня так муторно на душе. И решила позвонить матери. Только я включила аппарат, как раздался звонок.
— Если ты думаешь, что можно бросить трубку и забыть про мать, то сильно ошибаешься!
Ну, разумеется! Кто еще может вселить в меня бодрый дух, как ни моя дражайшая маман.
— Мама, мне нужно с тобой серьезно поговорить.
— Всякий раз, как я отпускаю тебя из-под надзора, с тобой случается нечто такое, о чем тебе потом нужно со мной серьезно поговорить. Ты с детства имела склонность влипать во всякие неприятности. И кто тебя надоумил жить одной!
«Ага! — подумала я. — Если я когда-нибудь решусь на самоубийство, я тут же перееду к моей родительнице».
— И во что ты опять вляпалась?
— Мам, это не телефонный разговор. Ты будешь сегодня вечером дома?
— Интересно знать, за кого ты меня принимаешь?! Где женщина моих лет может проводить вечера, кроме дома?
— Ну, в театре, например…
— Ха! У меня не жизнь, а сплошной театр. Мне только недостает платить деньги, чтобы поглазеть на чужие трагедии! Ты хоть знаешь, что задумал этот подлец?!
— Ну, откуда мне знать…
— Правильно! Это потому, что тебе и дела нет до того, что со мной происходит. Плевать тебе на родную мать!
— Ты же знаешь, что это не так, — я показательно вздохнула.
— Черта с два! Николаев нанес мне сокрушительный удар.
— Господи, как он посмел!
— Вот и я о том же! Знаешь, что придумал этот подлец? Теперь он ходит по квартирам нашего дома и собирает подписи в пользу своего мерзкого забора. И знаешь его аргументы? Говорит, что машины из его двора не будут заезжать на детскую площадку нашего двора, если только он поставит свой забор. Каково, а?
— Ну… я не знаю. Может, оно так и будет?
— И ты туда же! Как ты не понимаешь, что у нашего двора вообще никакой площадки не будет, потому что его мерзкий забор отберет у нас как раз участок под детскую площадку.
— Мам, ты так переживаешь за этот забор, будто бы именно твоим детям негде будет гулять.
— Ты мыслишь так же узко, как и жильцы нашего дома. У большинства нет маленьких детей, а те, у кого есть, предпочитают гулять с ними в соседнем парке.
— Тогда кому помешает забор Николаева?
— А, что с тобой говорить!
— Точно, — с готовностью согласилась я. — Можно зайти вечером?
— Тетя Агата будет счастлива.
— И на том спасибо.
— Она спрашивает, что тебе приготовить?
— Как всегда, омары в вине. Ты же знаешь мои вкусы.
— Дошутишься когда-нибудь.
Честно говоря, мне было не до шуток. Положив трубку, я задумалась над тем, что все-таки нехорошо посылать следователя с Петровки черт знает куда. Милиция в моей ситуации может еще пригодиться. Учитывая, что я чудом спаслась от убийц, которые придушили Боккаччо аккурат после моего ухода и вполне могут питать надежды придушить и меня, например.
Нарисовать в уме картину ужаса и испугаться мне не дал очередной телефонный звонок.
— Привет, это Илья.
Я поперхнулась собственным сердцем.
— Я все-таки не внял твоим предостережениям и решил позвонить.
— У-ух… — я все еще пыталась проглотить сердце, отчаянно бившееся у меня в горле.
— И даже пойду дальше, попробовав пригласить тебя на ужин.
— Ну…
— Это значит да?
— А-а…
— А это, верно, означает, что сегодня ты придешь в ресторан «Амадей» в восемь вечера? Я заказал столик.
— Нм-м…
— Весьма красноречиво, — похоже, он рассмеялся. — Так я жду.
Я еще долго пыталась выдавить из себя хоть что-нибудь членораздельное, несмотря на короткие гудки, зудящие у меня в ухе.
Положив трубку, я только успела вздохнуть, как телефон зазвонил снова. Я почувствовала себя тем дурацким абонентом из сказки Чуковского, которому звонили то газели, то крокодилы.
— Алло!
— Простите за назойливость, но это Свиридов. Николай Павлович.
— С Петровки?
— Так точно. Видите ли… мне передали ваше дело…
— Мое дело? Позвольте, неужели на меня завели дело?
— Простите, я не так выразился. Дело, по которому вы проходите свидетелем. Дело об убийстве гражданина Италии господина Боккаччо.