— И это тоже говорил твой усопший приятель?
Я сглотнула ком в горле и кивнула.
— Да он у тебя был знатоком латинского! Скажи, а при каких обстоятельствах он тарабанил эту чушь?
Я пожала плечами, искренне надеясь, что не слышала это от него в постели.
— Тяжелый случай.
— Наверное, это от переутомления.
— Надо было пораньше тебя переутомить. Напрягись, что он еще говорил?
Наверное, я выпучила глаза, пытаясь вспомнить изо всех сил. Однако ничего не вышло. Только в ушах зазвенело. Я обессилела и откинулась на спинку дивана.
— Неужели ты ничего не можешь вспомнить, кроме латинских фраз? — разочарованно протянул он.
— Не-а.
— Никаких картинок или лиц?
— Только его физиономию.
— Удивительно! А перевод ты знаешь? Ты ведь сказала его в контексте…
— Контексте чего?
— Ну… — он поперхнулся. — Просто в контексте.
— Да брось! — скривилась я. — Нечего прикидываться веником. Я же не дура. Ты прекрасно знаешь смысл этой фразы. И первой тоже. Иначе ты не кричал бы, как малая ушастая сова.
— Я так кричал?
— Будь уверен, — я вздохнула и посмотрела на него с показательным укором. — Послушай, я тонкая, возбудимая натура. Мне сейчас как нечего делать закатить истерику. Так что ты меня не провоцируй.
— Ладно, — на удивление быстро сознался он. — Что странного в том, что взрослый мужик знает пару латинских фраз?
— Разумеется. В Москве куда ни плюнь — везде знатоки латыни. В Древнем Риме — и то столько не водилось.
— Не преувеличивай. Это из «Агриколы» Тацита: «Все неизведанное представляется величественным».
— Наверное, все-таки не в постели…
— В каком смысле?
— Это я так, о своем. Так ты Тацита на ночь читаешь?
— В детстве интересовался.
— Тяжелое у тебя было детство.
— Наверное, тебе стоит лечь спать, — он встал, — пойду гляну, что там, в соседней комнате.
Я закрыла глаза и изрекла:
— …Ангелы разделились… Одни захватили власть, другие не желают признать себя побежденными. Куда катится этот мир, если в святилище его началась война…
Я услыхала характерный звук рухнувшего на ковер тела. Конечно, я вздрогнула и, открыв глаза, узрела Илью на полу посреди комнаты. Вам приходилось видеть глубоководного краба? Ну, такое мерзкое существо с глазами на ножках. Так вот, глаза моего кавалера сейчас точь-в-точь напоминали перископы самого глубоководного краба. И этими глазами он пялился на меня.
— Что ты сейчас сказала? — прошелестел он.
— Я что-то сказала?
— Ты пролепетала по-итальянски про войну ангелов.
— Хм-м… Обычное дело, учитывая обстоятельства. Понимаешь, мой итальянский попал на родную почву и пустил корни, — попыталась я оправдаться, хотя сама прекрасно понимала, что все мои оправдания — чушь собачья.
— Не думаю, чтобы в Италии каждый второй задумывался о войне ангелов. Если бы ты вдруг принялась рассуждать, победит ли «Лацио» в матче с «Рома», я бы не удивился. Но ангелы — это уж извини!
— Согласна, — я вздохнула. — Хотя, с другой стороны, моя мать постоянно талдычит о несчастных женах Генриха VIII. Может, это у меня наследственное?
— Господи! Амалия! — он подскочил и, схватившись за голову, стремительно пошел в другую комнату. — Дело принимает скверный оборот. Ты ведешь себя, как недоделанный зомби. И я понятия не имею, к лучшему это или нет!
— Ну, от тебя никто и не требует понимания. Я сама ничего не понимаю… — попыталась успокоить его я.
— Думаю, что лучше всего тебе лечь спать.
— Еще чего! — тут я резко встала с дивана и ринулась к чемодану. — В десять у меня обед с владельцем компании. Уж лучше покончить с делами и поскорее отправиться в Рим. А то, не ровен час, я вспомню нечто такое, за что меня саму угрохают, как Боккаччо.
Илья выглянул из соседней комнаты и осторожно осведомился:
— Ты это зачем сейчас сказала?
Я открыла чемодан:
— Сама не знаю. Мне кажется, что информация, скрытая в моем подсознании, несет угрозу. Хочешь назвать это предчувствием — твоя воля. Не знаю, что мне надеть?
— Удивительно! — ухмыльнулся он. — В такой момент думать о шмотках может только женщина.
— Когда это я уверяла тебя, что я — мужчина?
— Знаешь… — он приблизился ко мне на манер крадущегося барса, — на часах только восемь. Ждать встречи в ресторане целых два часа — это просто неприлично.
— Да? — я вздрогнула, когда его пальцы коснулись моей шеи.
— Точно тебе говорю. Предлагаю перенести ожидание в наш номер.
Я хотела было ответить ему что-нибудь в духе Элмора Леонарда, но его поцелуй окончательно лишил меня возможности не только говорить, но и думать.