Через несколько лет Наташка так оголодала, питаясь на свою копеечную, от случая к случаю выплачиваемую зарплату, что вспомнила эту практику. И пошла в кафе — на мысленный образ дымящейся тарелки — как на свет маяка.
Потом она рассказывала, как сидела, разглаживала на коленях юбку, которой уж Бог знает, сколько исполнилось лет. А хозяин — такой молодой, лощеный: «Он был такой гладкий, Майя, что, кажется, ему никогда не нужно было бриться… А если продать один его галстук, мне бы хватило денег на целый год…»
— Почему вы хотите работать у нас? — спросил он.
А что мне сказать? Что мы с тобой всегда любили это кафе? Что когда намерзнемся, нашляемся по улицам, идем сюда греться и играть в роскошь? Помнишь, как мы леди изображали? Кофе заказывали, пирожные на каждом столе стояли в вазочке. И мы так небрежно стягивали перчатки, а пальцы были красные от мороза, бесчувственные…
А его звали Вася. Я думала, детей сейчас так никто не называет. Как кота. Скажешь «Вася» — уже смешно. А он — Вася. И он смотрел на меня натурально, как кот на сметану. То так голову наклонит, то этак…
Ну что ты, какая я красавица… Знаешь, как я тогда жалела, что надела кофточку с большим вырезом… Какую? Ну, белую, французскую, Нинка дала. И он все голову наклонял и смотрел мне за пазуху, как будто у меня там если не сметана, то мышь затаилась.
— А вы в курсе, чем занимается администратор?
— Ну, руководит… все тут организует…, - ступила я на хрупкий лед.
Он улыбнулся. А я даже по телевизору в ту пору не видела ничего про администраторов. Я вообще не представляю себе эти современные должности, ради интереса полмесяца училась выговаривать «мерчендайзер» и «супервайзер». Что я… Их компьютер до сих пор не распознает, «ворд» красным подчеркивает. Но у Васи был такой взгляд, что скажи я ему, будто администратор должен по ветвям скакать и жрать бананы — он бы меня все равно взял.
. — Хорошо, попробуем. На курсы пойдете…
Скоро, Майя, я пирожных не могла уже ни видеть, ни нюхать. Это в первое время через каждые два часа устраиваешь себе перекус: кофе с эклером или наполеоном. А потом… У нас была кондитер Лидия Львовна — большая и какая-то по-матерински сердитая. Распекала нас так беззлобно, уютно… Она была профи, мы по сравнению с нею часто ошибались. Поругает, а потом зовет:
— Идите, я пирог испекла… Попробуйте, пока горячий…
И так вкусно, аж не могу… Это потом уже я — как другие официантки, Рита и Нелли, приносила с собой жареную картошку в банке, соленый огурец. Ведь если сплошной сахар — это тошно. Через некоторое время уже никто из нас не мог сладкое есть.
А Вася пригласил меня в театр. Он, видимо, не знал, куда меня позвать. Я казалась ему очень «культурной». Он привез меня на балет «Ромео и Джульетта».
Я знала, что наш оперный — это ни разу не Большой театр. Но все-таки такого не ожидала. Ромео был в драных колготках. Мы сидели в первом ряду, и я видела эту большую дырку с внутренней стороны его левого бедра. На черном хорошо видно. А у Джульетты были грязные тапки. Ну, хорошо, пуанты. А потом Ромео взял и опустил ее вдоль своего тела, головой вниз. И я услышала, как ее затылок ощутимо стукнулся о пол.
Мне стало нехорошо, я прижала руку ко рту, вскочила и пошла из зала.
Тогда Вася решил действовать проверенными методами: завез меня в ювелирный магазин и купил… Майя, какое это было кольцо!.. До сих пор не знаю, что за камень. Он такой голубой, почти синий, а внутри красные всполохи, как северное сияние.
Вася спросил:
— Ты за меня замуж пойдешь?
А я руку с кольцом перед собой поворачиваю, и говорю:
— Ага…
И ты знаешь, Майя, мне не стыдно… Мне ни разу не стыдно, мне блаженно, что есть в мире такая красота, как это кольцо — и это теперь мое. Что мне теперь жить будет просто, как в детском саду. Все за меня решат — возьмут за руку и поведут.
Он спросил:
— А после свадьбы поедем во Францию, да?
До этого я ездила только к тетке в Астрахань: плацкарт, верхняя боковая полка. Ночью поезд тряхнуло так, что у меня зубы клацнули. Но у меня клацнули — и все. А еще один дядечка, он был сильно пьяный, он рухнул с полки вниз, и утром, когда протрезвел, зубы свои с полу собирал и выл…
А тут — мы в Париже, и не надо бояться, что в то или иное кафе нельзя зайти, потому что там дорого. Когда я первое время испуганно спрашивала о ценах, Вася натурально ржал:
— Милая ты моя дурочка…
Наташка — дурочка, а я тогда кто — со своим немецким языком? Мир перешел на английский. И нынче во всех школах — только «англичанки». Я осталась не удел, не имея при этом Васи, который бы захохотал в ответ на вопрос: «Что мы будем завтра есть?» И решил бы проблему в два счета.