И росла та театральным ребенком. Поверх чепчика ей надевали шляпу с пером, набрасывали на распашонку плащ и так фотографировали. Она засыпала в мягком кресле, пока Ленка репетировала. Ее нянчили все по очереди и ее крестная, Варвара Савичева, тоже.
Летом была возможность съездить на месяц в деревню. Там девочка могла бы почти сутками быть на воздухе. Но мы с Ленкой решительно отмели эту мысль… Изображать строки из песни: «Сладку ягоду рвали вместе, горьку ягоду я одна»? Нет уж, пощадим Пашку-папашку, пусть остается в шоке.
Это случилось осенью. Ленка с малышкой пошли с утра в поликлинику — сдавать анализы, а я на кухне занималась обедом. Когда раздался звонок, я думала, что пришел кто-то из Ленкиных друзей. К ней постоянно кто-нибудь приходил.
Но это была мать Пашки. Я знала эту женщину. Она предпочитала никогда не слышать дурных новостей, не расстраиваться. И, естественно, делала вид, что не знает о похождениях сына. Хотя всей деревне они были известны.
Так с чем она пожаловала? Новость была — хоть садись на стул и хватайся за спинку. Пашку, оказывается, судят. Они с дружками там по пьяному делу чего-то грабанули. Но если сейчас выяснится, что у Пашки маленький ребенок — суд это учтет. Может, срок дадут поменьше. Или вообще условно осудят.
— А где Лена? — озираясь, спросила женщина.
Ее так интересовала внучка, что о ней-то она даже не спросила. Только один ребенок существовал для нее на свете — ее великовозрастный сын, а все другие должны были повести себя так, чтобы ему было лучше.
Пока я набирала в рот воздуха, и со мной второй раз в жизни должна была случиться истерика, вошла сестра со свертком на руках. Вот она, Варька. Но Пашкина мать на нее не взглянула. Ее интересовала только Лена. Что скажет Лена? Поможет оформить нужные справки или нет?
— Да ни-ког-да!
— А мы и сами можем подать, чтоб отцовство установили. И не запретишь, — Пашкина мать попробовала взять тон, которым говорят с гулящей девкой, не достойной уважения. Сама она — порядочная женщина, всего лишь вырастившая преступника, а Ленка — шалава, еще изображает из себя…
— Сейчас достаточно кровь сдать и все…
Это и оказалось для Ленки последней каплей. Они только что вернулись из больницы, где у Варьки брали кровь, и девчонка обревелась. Ленка, жалея ее, тоже была вся в слезах. А теперь второй раз тащить ребенка на экзекуцию, чтобы этот великовозрастный обезьян спрятался за детской спинкой? За этим маленьким тельцем в голубом вязаном костюмчике?
Я никогда не видела Ленку такой. В сумке у нее были бутылочки с кефиром из молочной кухни. Одним движением Ленка грохнула бутылку о тумбочку, и с «розочкой» в руке пошла на женщину:
— Если я еще раз услышу, что этот… ее отец, ты у меня до конца жизни Квазимодой ходить будешь, швабра подзаборная!..
Ленка захлопнула дверь, и, кажется, при этом ударила женщину по лицу. Та еще что-то кричала, но нам уже было не до того. Перепуганная Варвара захлебывалась плачем, я капала Ленке валерьянку.
— Я поверила, что ты ее можешь убить…
— Я теперь Разбойницу в «Снежной королеве» играю, — Ленка вытирала глаза оказавшимся под рукой кухонным полотенцем, — Так что все о'кей…
Белые голуби
Белые голуби — это, конечно, красиво. Но для храма — сущая беда.
И если Федька не перенесет куда-нибудь свою голубятню, то уборку, подобную сегодняшней, придется делать каждую неделю. А кому? Ревностных, хотя и сварливых помощниц — подвизающихся при храме бабушек — не пошлешь отмывать двухметровую ограду из красного кирпича, украшенную чугунным литьем, которую и облюбовали милые птицы.
И на колокольню бабушки тоже не очень-то полезут.
Отец Вячеслав был единственным священником в селе, которое, казалось, и Бог забыл. И все вопросы — большие и малые — именно ему приходилось обдумывать, входя в малейшие детали.
Ирине до родов осталось два месяца. Она и так не щадит себя: к престольному празднику собралась делать привычную дорожку из скошенной травы, усыпанной розами — от ворот храма до входа в него. В Пюхтицком монастыре подсмотрела, и терпенья достало ей — повторить. Прихожане первый раз — ахали, ступить не решались.
— Никак Владыку ждете? Для кого красота такая?
— Для вас, для вас, дорогие, — повторяла Ирина, и манила рукою — идти.
И записи духовных песнопений, что теперь звучат в храме до позднего вечера — тоже ее дело. Кто бы и когда ни пришел — открыты двери. И тихо, будто — вдали, будто — с небес — мужской хор.