Когда его позвали на концерт, последний его взмах руки был — мне:
— Майя (особенно жестко деля мое имя этим звуком «й») Я хочу видеть вас в зале тоже…
Я сидела на последнем ряду, приникнув головой к стене и закрыв глаза. Не раз бывала я на концертах: играли талантливые дети, преподаватели. Они садились к инструменту и заставляли его звучать…
Но Ричард… Он подошел к роялю так, будто спешил с нами заговорить. И не дано было ему говорить — иначе. Он сел, поднял крышку, окунул руки в клавиши… И зазвучал голос рояля… Я не знала, что подлинный его голос — исполнен благородной грустью и светом.
Переливы напомнили мне ту картину у Марика… бег воды в ручье. Вода цвета золотистого хрусталя, и солнце отражается в ней, и трепещет листва от порывов ветра… Я закрыла глаза, и это было как во сне. Я не знала, что явится в следующий миг…
Сколько раз нужно было повторять все это пианисту, чтобы пальцы его приобрели неземную легкость? Чтобы рояль зазвучал — небесным голосом.
Диц поднял и уронил руки, и улыбка его была так же светла, как его музыка.
И нескончаемые аплодисменты, в которых одно потрясенное «спасибо»… спасибо за чудо…
После концерта его звали в ресторан, а потом куда-то ехать, осматривать достопримечательности.
— Найн, найн, — замахал он руками, — Отель… спать, спать… Завтра…
И лукавейший прищур, и подмигивание мне.
И после, шепотом:
— Приходите через час, хорошо? — снова взгляд на часы, — В десять я буду ждать вас у входа в отель…
Мы шли по улицам, и на его никто не смотрел. Для прохожих он был просто симпатичным парнем. А любителей классической музыки, способных узнать в лицо знаменитых исполнителей, в нашем городе не водилось.
Он говорил о своем Дрездене, который можно считать сердцем музыкальной Европы. А к улицам нашим присматривался так, будто он не в европейской стране, а в экспедиции на другую планету.
Когда нам случалось переходить дорогу, я брала его за руку, как ребенка. Мне хотелось оберечь его от всего, что могло быть не только опасно, но хотя бы неприятно ему. Для меня «любить» всегда значило — «служить».
Но служи я ему всю жизнь — и тогда не могла бы расплатиться за час радости, полной жизни души, подаренный его игрой.
Через неделю мне позвонили. Квота на операцию была получена. А через несколько дней мама сломала ногу — поскользнулась на лестнице — и ясно стало, что мне придется ехать в Москву одной.
Глава 7. Где находится остров Визе
В аэропорту я все маялась в белом жестком кресле с сетчатой спинкой. И так неудобно, и так… До слез надоела эта боль в спине — ноющая, отдающая в голову. И бессильны, бессильны уже таблетки…
А рейс все откладывали. И не только мой. Видимо, непогода широко раскинула крылья. Народу в просторном зале аэропорта было уже столько, что люди сидели на подоконниках, и по углам — на своих сумках. Особенно было жалко маленьких детей, которым вряд ли придется спать нынче.
Ближе к полуночи сонливость моя куда-то делась, и я почувствовала лютый голод…
Я знала, что на первом этаже, в закутке, недалеко от туалета, есть не слишком популярная забегаловка. И месторасположение неудачное, и выбор невелик…
Я взяла большой кусок яблочного пирога и чашку кофе. Села — Боже, как же хорошо провалиться в мягкий диван.
Когда мужчина в светлой куртке опустился рядом — честно, мне было все равно… Уж кем-кем нельзя было восхититься, так это мной. Со мной обычно сперва дружились, а потом я уже становилась в той или иной степени дорога…
И думала я не о соседе справа, а о том, что боль отступила…
— И ваш задерживают? — спросил мужчина.
Я кивнула.
— А куда летите, если не секрет?
— В Москву.
— Значит, мы с вами одним рейсом, — сказал он и вздохнул, — Еще немного и рассвет встретим… тут, на этом диване. Ну что ж… Торопиться в зал нечего, там нас никто не ждет. Предлагаю остаться здесь и взять по рюмке коньяка.
— А здесь слышно, как объявляют вылеты? — забеспокоилась я.
Вдали голос что-то бубнил через динамики, но не очень отчетливо.
— Ну, время в запасе у нас еще есть — сказали же, что вылет откладывается на два часа. Минутку…
Он вернулся с двумя тяжелыми рюмками коньяка, и тарелкой, на которой лежали шоколадные конфеты.
— За удачную дорогу, — сказал он, — чтобы мы все-таки поднялись в воздух…
— А еще больше за то, чтобы мы потом благополучно опустились на землю, — добавила я.