Правда, Дэвид, став старше, возненавидел этот снимок и, когда бывал в доме матери, всегда клал его на стол лицом вниз. Эта фотография была худшим воспоминанием в его жизни, так как помешала ему воспользоваться плодами своей внезапной известности. Поскольку он выглядел на ней расфуфыренным хуже девчонки, то восхищение собеседника, которому он показывал снимок, тотчас же оборачивалось насмешкой: «Ну, у тебя и физиономия!»
«И однако ты тут очень миленький!» — возражала ему Марта. Он лишь насмешливо передразнивал ее: «И однако ты тут очень миленький!» Речь шла о мужестве и героизме, а она твердила: «миленький», «ангельские волосики», «завитый, как девчушка», «беленький, как куколка».
— Знаете, — сказала Марта, — наши отношения всегда были сложными. Не из-за отсутствия любви, наоборот, ее было слишком много. Пока мама была жива, она служила буфером между нами. Но после ее смерти о нас уже некому стало позаботиться.
Их отношения настолько ожесточилось, что они перестали выносить друг друга. Тюрьма ничего не изменила, долгожданные встречи заканчивались все более и более серьезными размолвками.
— В конце концов я перестала ходить туда одна, — сказала Марта. — Меня всегда сопровождала Розарио.
После очередной ссоры она начинала корить себя и постепенно успокаивалась. Дэвид же не хотел примиряться. Она с радостью шла на очередное свидание, но уже менее чем через десять минут говорила себе, что зря это сделала. Последний конфликт, после которого она больше не появлялась в «Гринливзе», начался с того, что ее удивило, почему он носит кепку, натянув ее на самые уши и надвинув козырек на глаза. Она попросила его надеть ее нормально или снять, чтобы увидеть его прекрасные волосы. А его прекрасные волосы, как назло, накануне обрили, и, чтобы скрыть это, он специально надел кепку. «У тебя и без волос красивая голова», — решила она успокоить его. «Красивая голова!» — завопил он, и его, взбешенного, уволокли охранники. «Сколько раз тебе повторять, что он уже не ребенок, а мужчина, — укоряла ее Розарио. — Мужчина, приговоренный к смерти!» Увы, она не могла с этим смириться и только рыдала.
Розарио явно не нравилось, что Марта рассказывает мне историю, положившую конец посещениям. Марта оправдывалась: она сделала замечание по поводу кепки только из нежности, чтобы напомнить Дэвиду о том, насколько они близки. Она не хотела его провоцировать. Он не должен был поднимать такой скандал.
И совсем уже тихо, низко опустив голову, словно обращаясь к самой себе, добавила, что страшилась этих визитов. Все они приносили ей только разочарование. Каждый раз она шла туда, полная надежд, и каждый раз возвращалась совершенно уничтоженная. Все срывалось из-за пустяков. Один неуместный взгляд, одно неуместное слово — и всё детство Дэвида, вся любовь, которую она ему дала, всё теряло значение.
— Теперь, по крайней мере, — сказала она, взмахнув рукой в сторону океана, — осталось место лишь для серьезных вещей!
Ее жест заставил вскрикнуть чайку.
12
Я спросила, где сейчас отец Дэвида. Приезжал ли он, был ли на суде, интересовался ли судьбой сына.
— У него нет отца, — сказала Розарио, не желая, чтобы Марта стала развивать эту тему.
— Он прекрасно жил и без отца, — подхватила Марта среди криков чаек, которых взбудоражил рыболов, вытащивший рыбу одной из своих удочек. — Ему было достаточно моей матери.
Я поняла, что герой «Мужества и гражданской доблести» выполнял функцию отца для двух поколений сразу. У бабушки Деннис было время, чтобы обкатать свою героическую эпопею и представить ее малышу во всей красе.
— Генеалогическое древо, — сказала Марта, — хорошо для тех, кто не переживал потрясений, никогда не путешествовал: такие люди собираются вместе, что-то пишут, наследуют, составляют фотоальбомы. А мы… если добавить к истории Дэвида историю моих матери и отца…