Смерть наступила за два дня до того, как обнаружили тело. Судмедэксперт назвал время кончины: понедельник, между четырьмя и шестью часами утра. Ее насиловали, когда она была еще жива и когда уже умерла. Найденная сперма и кровь были отправлены на анализы, чтобы установить ДНК. Все укусы на животе, бедрах, груди, на щеках и губах были сделаны с особой жестокостью «примерно в момент смерти». Убийца измывался над трупом, словно желая его разрушить, уничтожить, изуродовать. Он разрывал ткани «подобно тому, как кусают яблоко», уточнял врач. Укус в ротовой полости спровоцировал отрыв верхней губы вплоть до самого носа, основание которого также было оторвано и выглядело «как козырек кепки».
На фотографиях, сделанных судебным экспертом, присяжные заседатели увидели то, что теперь видела я: изуродованное лицо, обнаженные зубы под носом, который больше походил на две дыры. Лицо Кэндис было похоже на баранью голову без шкуры. В отсутствие губы ее зубы сделались трагически длинными. Набухшие глаза были закрыты. Убийца укусил за верхнюю губу и сразу, резко, вырвал нос. Я полагаю, увидев это, присяжные заседатели уже были внутренне готовы вынести приговор. Это фото, а также точное определение, которое эксперт дал движению, нанесшему эти увечья, забыть было невозможно. Я думаю, что, посмотрев на этот снимок, а потом переведя взгляд на предполагаемого убийцу, все сразу представляли, как он захватывает верхнюю губу жертвы зубами и одним движением подбородка, шеи и головы вырывает всю прилегающую плоть, в том числе нос, который не являлся существенным препятствием.
На пальцах и под ногтями жертвы не было ни крови, ни тканей. Я не сразу поняла, насколько это замечание, скорее, успокаивающее после того ужасного впечатления, которое произвело лицо, было, напротив, угрожающим. Судмедэксперт уточнил для присяжных заседателей, что Кэндис подвергалась всем насильственным действиям с уже связанными руками, лежа на спине, и только затем ее перевернули на живот. «Я предполагаю, — сказал он, — это потому, что она была уже не очень красива спереди».
— Мы думали, что это крабы, — повторили влюбленные, которых вызвали в суд в качестве свидетелей.
— Э нет! — с серьезным видом перебил прокурор Бенбоу и повернулся к присяжным. — Это были не крабы!
Кто пошел на опознание тела? Отец Кэндис, горю и гневу которого сочувствовали все, кто вел расследование? Отец и мать? Отец, поддерживающий мать? Нет, мать не смогла решиться посмотреть на дочь, ее видел только отец, и судья Эдвард поклялся ему, что найдет виновного. Теперь это было его главной задачей, вопросом чести. Мы разыщем его, да-да, разыщем!
Через две недели после похорон одному из членов Братства, Энтони, позвонил Дэвид Деннис и спросил, как дела. Похоже, он ничего не знал о происходящем. Энтони сообщил ему о смерти Кэндис, о следах крови, обнаруженных в его комнате в Уайт Хоуме, и о том, что он находится под подозрением. Полицейским Энтони сказал: «Казалось, он упал с неба и все время повторял, что это ужасно. Он спросил, что ему теперь делать. Я ему посоветовал возвратиться как можно скорее. Он ответил, что не может, так как нашел работу и собирается жениться. Он разрешил мне занять его комнату. Казалось, он не отдает себе отчета в серьезности дела. Тогда я ему сказал, что его комната опечатана и там никто не может жить. Он ответил, что ему нужно подумать, что он не имеет к этому никакого отношения и что перезвонит, как только примет какое-то решение. Но он обязательно приедет, чтобы всё прояснить».
Телефон Братства поставили на прослушку, и через несколько дней местонахождение Дэвида Денниса было установлено. Он жил в Мэриленде у Сьюзан Элиотт под чужим именем. Его привезли в Вирджинию. Он, казалось, не осознавал масштабов драмы. «Кошмар, — только и повторял он. — Кошмар». — «Кошмар для кого, мерзавец? — спросил полицейский, приехавший его арестовать. — Кошмар потому, что что тебя нашли, или кошмар для убитой девушки?»
Он не стал нанимать адвоката. Зачем? Это было недоразумением. Если нужен адвокат, пусть будет любой, назначенный судом. Он ни разу не менял своих показаний. Рано утром ему нужно было ехать в Мэриленд, ночь он провел с Кэндис. Она пришла к нему в комнату, они слушали музыку, занимались любовью. Перед тем как уйти, это было в три или четыре утра, он предложил проводить ее в Роузбад. Но она предпочла остаться в постели. Когда он вышел в коридор, парни из Братства еще не спали, они что-то праздновали. Судя по количеству ящиков из-под пива и бутылок из-под текилы, они здорово напились. Он не посчитал нужным предупредить их о своем отъезде. Зачем? Он не впервые уезжал на несколько дней к Сьюзан, не предупреждая их. Он задержался в Мэриленде только потому, что у него внезапно появилась возможность устроиться учителем в школе, где работала Сьюзан. Но он все равно рано или поздно вернулся бы в Уайт Хоум за своими вещами.