Хитер Хит не нужно было ссылаться на украденное детство или трудное отрочество. Ее карьера и досье были безупречны, она была жемчужиной Роузбада, намного большей, чем могла стать Кэндис, так как Кэндис, чтобы начать жить полноценной жизнью, должна была оторваться от своей среды и избавиться от груза традиций. Хитер Хит, несокрушимая, словно героиня фантастического фильма, сама создала себя. Ее пример положил конец нескончаемым, звучавшим с незапамятных времен женским жалобам.
Уж коль скоро хоть одной женщине из тысячи удалось вырваться, оставалось лишь за нее порадоваться. Джекпот! Лично я, будучи не того цвета, не того возраста и не питая особых иллюзий насчет возможностей моего пола, готова была ей аплодировать. Благодаря Хитер Хит, женская старость теперь начиналась с тридцати лет. Ввиду грандиозности проекта она не должна была терять ни секунды.
— Я вызываю вас на поединок, судья Эдвард! Когда я низвергну вас и опозорю, когда освобожу Дэвида Денниса, то стану Мартином Лютером Кингом!
Думал ли когда-нибудь судья Эдвард, что женщина будущего, которую он видел в Кэндис, так скоро встретится ему на пути в лице Хитер Хит? И что эта женщина, на которую он возлагал большие надежды и которой восхищался, сможет стать его злейшим врагом?
Не теряя ни минуты, она заключила контракт с издательством на написание книги «Дело Дэвида Денниса». Получив колоссальный задаток, она тут же наняла целую адвокатскую контору. Половина команды вела хронику дела в Интернете, другая занималась защитой Дэвида. У Хитер не получилось встретиться с ним лично, но у нее были акты, протоколы, свидетельские показания. У нее была полная поддержка Розарио. Хитер знала, как действуют в Роузбаде и Стоуне, как парни и девушки проникают в жилище друг к другу, как поставляются алкоголь и наркотики, как функционирует Братство. Она слыхала исповеди девушек об унижениях, когда им приходилось во время пышных приемов, в вечерних платьях, поддерживать головы своих пьяных женихов, блюющих до потери пульса.
Она напишет эту историю. В отличие от Хитер, я бы долго ее вынашивала, проживала бы заново. Ложь, молчание, противоречивые свидетельства заставляли бы меня без конца ее переписывать.
25
Когда читаешь в деле Дэвида, как он защищался шаг за шагом, ничего не упуская, самое печальное — это содержание последних апелляций, где он выступает уже не против сути дела — изнасилования, убийства и истязания, — а против терминов, которыми квалифицировались эти действия, и даже предлогов, используемых с этими терминами. В последней апелляции он придирался к союзам «и» и «или» и оспаривал их одновременное применение. Создавалось впечатление, что в главном он капитулировал. Он отвергал слово «дикость», но соглашался с «изнасилованием», отвергал «варварство», но не был против «увечья». Это сутяжничество превратилось в опасную игру, мешавшую вернуться к началу дела под предлогом, что факты и слова — здесь это было одно и то же — не были своевременно оспорены.
И основную ответственность за это нес Флойд, адвокат, который не выносил никаких слов, связанных с «телом». Он позволил, не оспаривая, занести в протокол основные обвинения, а также их квалификацию. Дэвид был изумлен, что его защитник с самого начала процесса не поставил под сомнение скандальные термины судмедэксперта. Попав в эту ловушку, он теперь хотел одного: избавиться от адвоката и добиться нового суда. Но он и не подозревал, что как только топор приговора опустился на плаху, дело не может быть пересмотрено. Отныне ему оставалось оспаривать детали, писать апелляции, требовать принять в расчет ранее неизвестные или скрытые доказательства. Именно поэтому он так цеплялся за мысль провести экспертизу следов от укусов, стоивших ему обвинения в «варварских действиях».
Дэвид считал, что вначале, когда началось расследование, ненависть к «тому, кто это сделал», была такова, что шериф под любым предлогом его уничтожил бы. Но поскольку Дэвид был (или спрятался) в Мэриленде, гнев поутих, и теперь шериф хвастался, что приложит все усилия, чтобы преступник был приговорен к смертной казни, а если все откажутся сделать ему смертельную инъекцию, то он выступит добровольцем. «Я сдеру шкуру с этого негодяя, я еще увижу, как он сдохнет!» Когда Дэвид попал в руки правосудия, судья Эдвард использовал другой способ, более цивилизованный, более медленный, более неоднозначный, но преследовавший ту же цель. Этот процесс потряс судью до глубины души. Он судил убийцу девушки своих лучших друзей, убийцу ребенка, которого не было у него с Памелой. Кэндис и впрямь была ему как дочь.