***
— В это действительно сложно поверить... Я Айрон Гарнен? Родной сын Яна?! Быть этого не может! — в сотый раз вскакиваю из-за стола, едва не опрокидывая стул, а женщина напротив улыбается, глядя на меня слепыми глазами. Они когда-то были серыми, как у меня, в её лице неуловимо проскальзывают мои черты. Они мягче, тоньше, но, определённо, эта женщина на меня похожа. Это я на неё похож. Я почти её копия. Вот почему я ни за что не догадался бы раньше, что Ян — мой родной отец: от него почти ничего не осталось — лишь едва заметное напоминание об эрийских корнях в разрезе глаз. А вот у Ориона глаза матери.
— Подойди, Айрон, — мягкий голос, и я послушно приближаюсь к ней. И уже не сопротивляюсь этому имени, почти смиряясь с ним. Но лишь ей я позволю меня так называть. Она касается моего лица, изучая, и с каждой секундой становится всё счастливее. — Это действительно ты... Я уже и не верила, что мы когда-нибудь вновь встретимся, — пальцы невесомо касаются повязки на глазу, тут же вздрагивая. — Рана совсем свежая. Больно?
— Ничуть, — не могу сдержать улыбки. Мои руки против воли обнимают эту женщину, узнавая тепло, которого я всегда был лишён. Именно она, женщина с хриплым, как у меня, голосом, рассказала мне то, о чём умолчал Вальтер, о чём не смог внятно рассказать Орион, который, махнув на всё рукой, просто притащил меня сюда. И я не могу, никак не могу себя заставить отпустить эти тонкие плечи. Лира Гарнен. Мама...
— Почему только сейчас? Почему?.. — не могу сформулировать вопрос, спросить правильно, точно. Слишком много мыслей в моей голове, слишком они размыты. Почему всё вышло именно так? Отец, воспитывавший родного сына как чужого, мать, оставленная в Беркеле с маленьким ребёнком, искажённое имя, потерявшее смысл — в чём необходимость всего этого?
Сколько времени уже я убегал от вопросов о своём прошлом, о своей настоящей семье, убеждая себя в ненужности этого? Сколько раз я запирал все эти мысли за тысячью замков? Теперь мне хочется, непреодолимо хочется узнать всё до последней детали, теперь все те мысли, что должны были погибнуть под слоем других забот, вырываются наружу.
— Мама, расскажи мне всё. Всё, что тебе известно! С самого начала.
За спиной бесшумно появляется Орион. Поймав мой взгляд, он прижимает палец к губам, а в глазах появляется мольба. Мать улыбается и настраивается на долгий-долгий рассказ, словно много лет ждала момента, когда сможет, наконец, открыть завесу тайны, а мы с Орионом слушаем её, не перебивая. Во время рассказа брат почти давится слезами, словно лишь сейчас впервые слышит эту историю.
— Айрон. Нет, Риан! Раз он, мой дорогой Ян, называл тебя так, отныне и я буду звать тебя Рианом... — мать, внезапно о чём-то вспоминая, поднимает голову. — Прошу, достань шкатулку оттуда, — она указывает на старый шкаф, на верху которого стоит большая резная шкатулка. Внутри лишь две старые-старые фотокарточки, потрёпанные временем и выцветшие от света. На первой — молодая ещё мать, графиня Гарнен, смотрящая на Яна полными благодарности глазами, а на второй — женщина, сидящая в кресле. А за её спиной, застыв статуей, виден отец, облачённый в форму рыцаря. Я смотрю на фотокарточку, поднеся её ближе к лицу. Здесь почти не видно лица — настолько выцвело изображение, но я вижу острые черты, знакомую горбинку на носу, высокий лоб с неровной линией волос и неестественно тонкую шею. Это не Ева, это определённо её мать! Но почему это лицо так мне знакомо? Мне даже известно, что глаза у неё зелёного цвета. В голове проносятся воспоминания о том дне, когда я прочёл записи отца, когда я выронил случайно фото, где молодые мужчина и женщина держались за руки. И тот мужчина не был Яном — то был кто-то другой. Но неужели возлюбленная отца, с которой они давали друг другу клятву, — княгиня Доминиона? Поднимаю голову, глядя на лицо матери, и она словно читает мои мысли, отвечая на ещё не заданный вопрос: