— Я просил, я тебя тысячу раз просил предупреждать, чёрт тебя подери! А если что-то случится? Ты хоть представляешь, во что это может вылиться?! Мы и так рискуем, а ты!..
Звонкая оплеуха, и Ева уставилась в сторону с долей непонимания и удивления. На пол медленно, словно само время остановилось, упала соскользнувшая с её плеча сумка. Я запоздало понял, что зашёл слишком далеко: на белой щеке медленно проступала краснота, но сестра не двинулась, даже не поднесла руку к лицу. Я ударил её. Ударил по-настоящему. Это было впервые. Я дрался с ней, скорее отбиваясь от её ударов, но никогда, никогда, чёрт возьми, не бил её намеренно. Молчание длилось ужасно долго. Я не знал, сколько времени простоял вот так, сжимая одну ладонь в другой и пытаясь унять гулко бьющееся в ушах сердце, а Ева, всё так же смотря в стену, лишь иногда двигала головой, словно думала о чём-то. Я даже не заметил момента, когда она вновь начала двигаться. Быстро переодевшись за ширмой, подняла сумку, вновь повесила её на плечо, машинально заправила за спину и просто вышла из комнаты с совершенно непроницаемым лицом и немного опухшей щекой, оставив меня одного. Вместе с ней исчезла тишина. Я смог, наконец, вздохнуть, и по телу вновь побежала застывшая кровь. Только вот в голове продолжала звенеть эта чёртова тишина. Ни одной мысли, ни одной эмоции. Лишь всепожирающее опустошение. И запах чёртового одеколона от брошенной на пол блузки.
Ева вернулась только вечером, принеся с собой ужин и молча поставив передо мной тарелку. Мы тогда жили в комнате при трактире, я точно помню, и хозяин обычно сам приносил ужин, надеясь на монету. Ева больше не улыбалась, от неё больше не пахло алкоголем и мужским одеколоном, зато я чувствовал приторный запах цветов дешёвых духов, которые она терпеть не могла. Она вела себя так, словно ничего не случилось, словно не она провела ночь чёрт знает где и чёрт знает с кем, словно не я оставил на её щеке след от удара. Это было так на неё похоже: прийти и сделать вид, что ничего не было. Почти всегда было так, что скандалить начинал именно я, Ева же просто предпочитала промолчать и либо смириться, либо упрямо сделать по-своему при мне, с вызовом во взгляде наблюдая за моей реакцией. Она почти никогда не начинала ссору первой. Иногда мне казалось, что её невозможно вывести из равновесия. Но порой у меня это выходило.
Лишь ночью она, наконец, открыла рот.
— Заплетёшь? Эта причёска уже никуда не годится, — протягивая ленты и щётку, она привычно села ко мне спиной, а я, подавляя в себе желание вновь начать ссору, высказать всё, что не договорил утром, начал распутывать косы. Как, чёрт возьми, она может быть такой спокойной? Это выводило меня из себя. Её голос тогда прозвучал неожиданно. Ровно, без интонаций, но всё равно я услышал в нём усмешку.
— Знаешь, ты мне ничего не говорил. Иногда озвучивай свои мысли, ладно? Я не могу читать тебя. И эта ночь: я действительно провела её у мужчины, ты уже, должно быть, заметил запах. Но ничего не было.
Она смотрела в окно, не двигая головой, а я пытался справиться с её волосами и своими эмоциями. Только тогда я понял, что действительно ни разу не говорил, что возвращение вместе обязательно. Сам придумал себе какие-то правила и следовал им, веря, что Ева будет также им подчиняться. Идиот.
— Риан, это правда. Мы просто разговаривали. О многом. Я всё помню, я не сильно...
— Мне всё равно. Только предупреждай, — я не хотел даже слышать об этом. Ещё слово, и я вновь начал бы скандал. Кто знает, может быть, я снова её ударил бы? Второго раза Ева явно не стала бы терпеть.
Так что заткнись, прошу тебя. Просто молчи, не рассказывай мне ни о чём.
Это было единственным, чего я тогда желал. Лучше бы Ева и не затевала разговора, продолжая делать вид, что всё в порядке. Она лишь улыбнулась краешками губ снисходительно, и косичка начала петлять в снова задрожавших от злости руках. Я лгал. Мне не было всё равно, но Еве об этом знать было нельзя, иначе полуулыбка точно превратилась бы в издевательский хохот. Я едва сдержался тогда. Ведь когда Ева была близко, даже сквозь приторный запах цветов я ощущал мужской одеколон, пропитавший ей корсет.
Надо же... А ведь с тех пор она действительно стала говорить мне обо всех своих планах и предупреждать заранее. Не могу сдержать улыбки, вспоминая об этом. Интересно, изменилась ли Ева за эти два года? Будет ли она так же молчать при ссорах или драться со мной, когда её терпение лопнет? Обрадуется ли, увидев меня, или сначала разозлится, что я так медлил? Я не знаю. Даже представить себе не могу, что она сделает. Включит голову и будет пытаться мыслить разумно или же вновь безрассудно натворит глупостей, уповая на удачу и случай? Знает ли она правду о себе? Если это так, она наверняка сломалась. Она слаба, очень слаба. Сестре не выдержать всего этого. В этом лишь моя вина. Это я сделал её такой, слишком привязал к себе, не позволил ей научиться жить в одиночку. Я никогда не допускал даже мысли, что мы разделимся.
Я знаю, что она жива. Точно. По-другому и быть не может. С каждой минутой я всё сильнее ощущаю связь с ней. Становится теплее, спокойнее. Так, как было всегда. Безумие и паранойя ослабевают — она всё ближе. Ева жива, она в Доминионе, ошибки быть не может. Я чувствую, как сердце тянется вперёд. Оно желает нестись по тоннелям быстрее старого поезда, нестись, обгоняя ветра. И мне едва удаётся сидеть на месте. Ноги уже затекли от бездействия.
Пожалуйста, не наделай глупостей!.. Прошу тебя, Ева, дождись меня! Всего два дня, и всё будет как раньше!