***
— Рауф?.. — голос отказывает, превращаясь в беззвучный шёпот, руки начинают трястись, в голову ударяет кровь. Вот он, совсем близко, я могу коснуться его, могу обнять его, но не могу пошевелиться.
Когда рыцарь Александра буквально швырнул меня сюда, я хотела броситься к Рауфу, закричать от переполняющей меня радости, но сердце, оборвавшись, рухнуло куда-то вниз. И в камере повисла тяжёлая тишина. Передо мной на куче тряпья сидит, сгорбившись, закованный в кандалы старик и смотрит пустым взглядом в стену в ожидании конца. Чёрные когда-то волосы эрийца сейчас белее моих, а лицо тридцатилетнего мужчины превратилось в лицо столетнего старика. Я понимаю, что сейчас не время плакать, что эти слёзы совершенно ни к чему, но не могу остановиться. Он даже не обернулся, когда открылась дверь темницы. Он сдался. Как я когда-то. Голову поднимает лишь Ллойд, заметно похудевший за это время, но живой.
— Девочка!.. — он вскакивает и, гремя кандалами, бросается ко мне, но рыцарь Александра останавливает его до того, как наши руки соприкасаются, до того, как я успеваю обнять мужчину. А Рауф медленно поднимает голову, всё ещё не оборачиваясь. Не верит. Я слышу, как он перестал дышать, вижу, как напрягаются его плечи. Кто-то, кто держит меня, отпускает цепи кандалов, и я чувствую, как тело само подаётся вперёд. Прошу, Ллойд, подожди.
— Ева?.. — слабый стон, и я падаю на колени, прикасаясь к эрийцу кончиками пальцев. Рауф всхлипывает, и в его словах вновь проскальзывает странный неестественный акцент. — Ты жива.
— Да, я здесь, Рауф. Здесь, — беру его лицо в руки, заставляя посмотреть мне в глаза, и вижу, как он плачет. Тянется слабыми дрожащими руками, изо всех сил хватаясь за мои плечи. Человек, который сломался по моей вине. А сзади чувствуется взгляд Ллойда, не то испуганный, не то полный радости — не разобрать, но мужчина улыбается. Человек, который вот-вот погибнет по моей вину. Теперь уже точно погибнет... Внутри обрывается какая-то пружина, растягивается до предела и рвётся на части, ломая меня.
Я срываюсь и, обнимая обоих наёмников изо всех сил, стараясь отдать всё тепло, всю жизнь, что у меня есть, не сдерживаю слёзы. Из горла вырывается только вой, перемежающийся с именем узника, а до ушей доносится плач. Но Ллойд не рыдает, он лишь отстраняется, позволяя бывшему напарнику обнять меня, позволяя мне обнять Рауфа, который тут же сжимает мои рёбра почти до хруста, зарываясь носом в волосы, и шепчет исступленно, будто молясь:
— Жива... Оно бьётся, твоё сердце бьётся...
Целую его жадно, пытаясь восполнить дни разлуки и страха, и чувствую, как схожу с ума. Рауф, улыбается, и в его глазах вновь загорается привычное пламя. Он вновь живой, его глаза вновь горят, его душа пылает.
Сзади раздаётся недовольный кашель Александра, и эриец машинально собирается, пряча меня за спину, а Ллойд, руку которого я так и не отпустила, вздрагивает, почти до боли сжимая запястье.
«Ты что задумала, Анна?» — вижу хмурый взгляд Александра в щели и понимаю, что пора. Иначе я сорвусь и наделаю глупостей. Глаза застилают слёзы, когда я понимаю, что собираюсь сделать, чью руку отпущу. Но так нужно, только так я смогу сохранить жизнь... Рауфу.
Поднимаю взгляд и сквозь пелену слёз ищу Ллойда.
Прости меня! И он понимает. Лишь увидев флакон с острым концом в моей руке, он всё понимает и мгновенно бледнеет, качая головой. Мои руки крепче сжимают спину Рауфа, который, позабыв обо всём, тихо плачет от счастья. И я пытаюсь поднять флакон. Только не дрожать.
— Скажи, всё будет, как прежде? Скажи, ведь всё будет как раньше?
— Рауф... Прости меня, — единственные слова, которые я могу выдавить, и он отстраняется, глядя мне в глаза. В его взгляде плещется невероятная нежность, граничащая с лёгким безумием. Почти одержимость, но столько любви, столько заботы и тепла! Сердце взрывается ураганом боли. Не могу! Наркотик выпадает из дрогнувшей руки, звонко разбиваясь о камень. Время останавливается. Я слышу, как скрипит зубами Александр, чувствую, как Рауф, вздрогнув, опускает взгляд.
— Ева? — его полный непонимания и слепой веры голос больно бьёт по ушам, и я ломаюсь. С губ срывается единственное желание, которое я так старалась в себе подавить. Бесполезно. Я не смогу смириться с тем, что самый дорогой для меня человек навсегда забудет меня. Это выше моих сил.
— Пожалуйста, спаси меня, Рауф! Я не хочу, чтобы ты забывал меня! Прошу, забери меня отсюда!
И эриец понимает. Доля секунды, и Ллойд, бросившийся наперерез рыцарям, мгновенно разгадывая план Рауфа и пытаясь помочь, падает на пол, едва не теряя сознание. Сорванная с петель дверь решётки оглушительно ударяется о стену, заглушая рычание Князя, а я бегу, ведомая Рауфом, прочь.
— Взять их! — вскрик Александра, и я вижу, как мелькают лезвия кинжалов, слышу выстрел и чувствую запах пороха. Рауф, порывисто вздохнув, падает, увлекая меня за собой.
— Нет! — мои связки рвутся, я вновь лишаюсь голоса, когда вижу кровь на груди эрийца. Вдох на грани кашля, он тянет ко мне руки, несмотря ни на что укрывая меня от рыцарей. Из его спины торчит рукоять кинжала. Он не выживет, после таких ранений не выживают. Что же я наделала?!
— Ты жива? Не ранена? Хорошо... — во все глаза смотрю на Рауфа, который, кажется, и вовсе не замечает своих ран. Улыбка, и глаза эрийца гаснут, становясь чёрными, бездонными. Мёртвыми. И моё сердце останавливается. Рыцари замирают, оттащив меня от него, вновь приставив кинжал к горлу, а я уже не сопротивляюсь. Незачем. Всё ещё смотрю на Рауфа, до рези в глазах, сквозь слёзы пытаясь разглядеть хоть малейшее движение его груди, убедиться, что он жив. Рыцарь отпускает меня, когда Александр нетерпеливо машет рукой, и я, лишившись сил, не в состоянии даже пошевелить ногами, ползу к эрийцу, подтягиваясь на руках.
Я парализована, я забыла, как дышать. Лёгкие отказываются принимать кислород, глаза отказываются верить. Но Рауф, который секунду назад горел, пылал жизнью, сейчас лежит, обездвиженный, на боку, и глаза его закрыты. Он до последнего верил в меня. Рыцарь, державший меня, опускается перед ним на колени, прикасаясь пальцами к шее, а потом кивает Александру, молча о чём-то его проинформировав. И Князь щурится в ответ, вздыхая почти недовольно.
— Заберите его. Анну — на эшафот. Быстро! А этого, — Князь рывком поднимает Ллойда, который только вздыхает болезненно, едва держась в сознании, — в карцер.
Рыцарь вновь тянет за цепи кандалов, смотрит на меня почти с сожалением. Я послушно иду за ними, не обращая внимания на боль от содранной кожи на запястьях. Не верю. Не хочу верить. В груди разливается дикий холод, который ломает меня, выворачивая наизнанку. Холод, от которого останавливается моё сердце.
«Успокойся, всё будет хорошо», — я чувствую, как плечи обнимают призрачные ладони. Не Ив — тени Забытого Города. Он мягко прикасается к коже, остужая, и в ушах раздаётся его шёпот. — «Он жив, моя Королева», — и я оборачиваюсь, забывая обо всём. Останавливаюсь, упираясь израненными ногами в камни пола, смотрю на Рауфа, которого проносят мимо. Раз, два, три... Я вижу, как он дышит. А голос Забытого Города звучит уже не в моей голове, он разносится по темнице приглушённым шелестом тысячи голосов.
«Никто не убьёт его. Никто не тронет того, кто дорог Королеве».
Князь отшатывается, услышав эти голоса, почти роняя стеклянный флакончик, и я начинаю смеяться. Мне больно, ужасно больно, но отчего-то чувствуется нелогичная, совершенно ненормальная лёгкость. Даже облегчение. Я сумасшедшая. Безумная, как этот чёртов Забытый Город. Мне больно, но я продолжаю хохотать в голос, не имея возможности остановиться.
Потому что на моих глазах Александр достал из шеи Рауфа острие флакона, как две капли воды похожего на тот, что я разбила. «Слеза марионетки». Теперь эриец, даже если выживет, забудет меня. Неизбежно, неотвратимо.