***
Уже вторая спичка выпадает из рук, и я, взбесившись, выбрасываю чёртову трубку в урну. Мне кажется, что с того момента, как я в последний раз смотрел на часы, прошла уже вечность, но стрелка сдвинулась лишь на две минуты. Мышцы затекли, тело одеревенело — я стою здесь, в этом дурно пахнущем тамбуре, едва ли не от самого Беркеля. Спрашиваю у проводника, скоро ли прибытие, и тот только вздыхает в очередной раз, глядя на меня с нарастающим раздражением. Из-за меня он вынужден быть здесь, в этом прокуренном тамбуре.
— Да скоро, скоро! Пройдите в купе, я прошу вас, — его голос сочится ядом, он пытается прожечь взглядом дыру в моей спине, чтобы я, наконец, оставил его в покое. Но не могу, я просто не могу перестать думать о прибытии и вернуться в купе.
— Я останусь здесь.
— Я уже понял... Но не вижу никакого смысла в этом. Всё равно ехать ещё. Подождите немного, осталось-то минут пятнадцать, может быть, двадцать. Ну, явно меньше часа! Соберите пока вещи...
— Все мои вещи уже здесь, — голос срывается на рычание от злости и раздражения, и проводник замолкает. Мне хочется схватить этого глупого человека за ворот рубашки, ударить его. Он говорит, что до прибытия осталось «всего пятнадцать минут, может быть, чуть больше» уже в третий раз за эту вечность! Мне приходится спрятать дрожащие руки в карманы, чтобы этот чёртов проводник не вызвал патруль. Прислоняюсь лбом к мутному стеклу двери, пытаясь взять себя в руки, унять это сошедшее с ума сердце, избавиться от алых кругов перед глазами. А поезд и не думает ускоряться. Он замедляется, этот старый поезд-развалина еле тащится, словно из последних сил, и я изнываю от нетерпения. Пульс, отдающий тупой болью в ушах и горле, постепенно замедляется, выравниваясь. Теперь он резонирует со стуком колес: удар — одна рельса. Удар — и я ближе к Доминиону на несколько метров. Ещё чуть-чуть.
— Приехали, — протяжный гудок, оповещающий об остановке, и проводник, закатывая глаза и всем своим видом показывая своё недовольство, раскрывает перед моим носом дверь. Игнорируя его раздражение и тихое ругательство в мой адрес, так и не дождавшись спуска лестницы, спрыгиваю с ещё не остановившегося состава, и тут же мир резко теряет свои цвета, очертания, смысл. Тело замирает, парализованное, и становится невыносимо тяжёлым.
Стена. Граница с Забытым Городом. Она так близко, всего несколько шагов!..
Я не могу сделать и вдоха, не могу даже на мгновение закрыть глаз, который уже начинает болеть. Но поднимаю взгляд всё выше и выше, задираю голову до хруста костей. А Стена не кончается. Я не вижу её края, она упирается в само небо. И гудит тихо, ненавязчиво, совсем не пугающе. Словно и не Забытый Город там вовсе. Здесь нет ни намёка на серость Того мира, я не вижу туч, не чувствую страха, ужаса, трепета.
Белая. Прикасаюсь к Стене рукой, чувствуя непонятное, такое нелогичное и неправильное тепло. А люди рядом со мной, люди Доминиона смотрят на неё настороженно, после чего тоже подходят. И улыбаются, почему-то они вмиг становятся счастливыми. Ничего не понимаю! Если бы здесь была такая Стена... Но ведь она одинакова во всём Немезисе, она везде всегда была серой и всего метра три в высоту! Что за чёрт здесь происходит? Вжимаю ладонь сильнее, пытаясь почувствовать, увидеть больше. Но тщетно. Забытый Город не откликается, я не чувствую его сырости, серости и холода. Он не лезет в мою голову, пытаясь захватить. Это странно. Почему это пугает меня? Почему эта пронзительно-белая Стена до неба, источающая тепло, пугает меня больше той, к которой я так привык? Что я пропустил, сидя в этом поезде?
Стражник на контрольном пункте долго рассматривает документы брата, то хмурясь, то поднимая глаза на меня. Неужели он понял, что это не Орион? Но мужчина, вздохнув, протягивает мне удостоверение обратно, не спрашивая причины приезда. И я едва двигаю своим телом, вспоминая все те ощущения, которые испытал по прибытию в Беркель. Еле справляясь с чудовищной слабостью, шаг за шагом заставляю себя идти вперёд, в Доминион. А врата всё ближе, меня подхватывает слабый поток людей, что приехали на этом составе, и я, уже не сопротивляясь, иду вместе с ними.
А взгляд, скользя по толпе встречающих, по этим улыбающимся лицам, ищет лишь одного человека. Одного-единственного, что нужен мне. Но я натыкаюсь только на удивлённый взгляд фальшиво-синих глаз, и на лице, которое я ненавижу, расползается улыбка-оскал.
— Наконец-то ты приехал! Ну здравствуй, моя дорогая овечка.