***
Музыка смолкает постепенно, замедляясь и искажаясь, и я вижу, что игла всё ещё на пластинке, которая медленно прекращает крутиться. Ну вот, всё-таки нужен новый завод. Хочу возобновить песню, но, как только выбираюсь из-под одеяла, Риан вдруг вскидывает голову, и я на мгновение отшатываюсь, когда белоснежные волосы тихо скользят по его плечам. Нет, это не брат... Ив?
«Время пришло. Пора, Ева», — она, улыбаясь, склоняет голову набок. И комната гаснет, меркнет горящая на столе свеча, исчезает граммофон, а я проваливаюсь куда-то вниз, но не чувствую боли от падения. Лишь тело становится ощутимо тяжёлым, до ушей вместо искажённой музыки доносятся голоса.
— Быстрее, сообщи ему! Она проснулась!.. — смутно знакомая женщина в халате лекаря смотрит на меня с нескрываемым удивлением, постоянно оборачивается на дверь, словно в нетерпении кого-то ждёт. Не понимаю. — Как вы себя чувствуете, Кристина? Вы меня слышите? Моргните, если да.
Моргнуть? Зачем? Хочу ответить словами, но из горла вырываются хрипы, и звуки никак не складываются в предложения. И тут до меня доходит: я даже руки поднять не могу. Тело ослабло настолько, что даже дышать полной грудью невообразимо тяжело. А женщина-лекарь тянет руки к моим ладоням, разминает их. Потом ноги, шею, спину. И по венам бежит горячая кровь, я начинаю ощущать себя живой. И, с трудом поднимаясь, благодарю её, всё ещё едва шевеля языком. Надо размять лицо, такое ощущение, что я спала вечность. Что произошло?
— Ева! — дверь оглушительно ударяется о стену, и в палату влетает брат. Не успеваю даже взглянуть на него, даже повернуть голову, как оказываюсь зажата в неаккуратных объятиях. И до ушей доносится сбивчивый шёпот брата на эрийском.
— Ты чего? — обнимаю дрожащие плечи, не понимая, что происходит. — Риан, всё в порядке. Что на тебя нашло? Наплыв чувств и тебя надо пожалеть?
— Не смешно, чёрт возьми! — он почти отталкивает меня, и я застываю, захлебнувшись в усмешке. Риан плачет как ребёнок. — Ты хоть понимаешь, что мне пришлось пережить? Не смешно. Ни разу. Не смей так шутить!
Только сейчас замечаю, что брат какой-то другой, не похожий сам на себя. Его руки стали тоньше, а спина — слабее. И я не могу не беспокоиться об этом. Он не мог так похудеть за одну ночь. Сколько же времени прошло с тех пор, как я уснула? Так вот почему тело такое слабое и одеревенелое? И Риан, словно улавливая мои мысли, почти перебивает меня. Его слова звучат как приговор, его голос больно режет уши.
— Ты понимаешь, как долго я ждал тебя? Боялся, что ты не проснёшься. Ева, ты спала тридцать четыре дня. Чистильщики почти убили тебя.
Наверное, я рассмеялась бы, восприняв это как шутку, но Риан смотрит выжидающе, в его глазах ни намёка на шутовство. По щекам начинают течь слёзы, когда сквозь тело просачивается его боль. Горячо. И в груди жжёт слишком больно. Неужели это правда?
«Это правда...» — голос в голове звучит с сожалением, и Ив вздыхает. Вздох этот эхом отдаётся в груди, когда воспоминания волной накрывают сознание. Точно, чистильщики, они ведь убили меня, я ведь была отравлена ядом, я горела, сгорала заживо!.. Но я здесь, жива. И на моих руках плачет брат, который видел всё это. Так вот почему он так себя ведёт.
— Я должен был сказать тебе тогда, но решил, что не нужно. Ты в розыске, всё-таки эта листовка дошла до Портрии.
— Но не беспокойтесь, вы в безопасности, Евангелина, — поднимаю голову, слыша чужой голос, и встречаюсь взглядом с женщиной-лекарем. Она улыбается чуть натянуто, кивая мне, показывая, что она знает обо всём и на нашей стороне. Из горла вырывается смешок. Так вот почему брат такой худой и осунувшийся, вот почему эта женщина тогда была в таком нетерпении.
— Риан, ты снова залез в долги? — шёпот, и брат отпускает меня, сползая на пол, обнимает собственные колени.
— Не думай об этом, не спрашивай ни о чём. Я разберусь, Ева, это мои проблемы, — его голос твёрд, но он сам до сих пор дрожит. Глаза ещё красные, и он закрывает лицо руками. Женщина-лекарь, на секунду засомневавшись, выскальзывает прочь из палаты, молча переглянувшись с братом, словно напоминая ему о чём-то. Тут же Риан ломается окончательно, и все эмоции, которые он пытался сдержать, вырываются наружу. Вновь слышу его редкие глухие всхлипы и чувствую горечь собственной беспомощности, когда касаюсь ужасно худой спины. Брат берёт мою руку в свою, прикасается к ней губами, всё ещё не поднимая головы. Его шёпот, отдающийся жаром по коже, едва слышно:
— Просто верь в меня, хорошо? Не лезь на рожон, я всё смогу, только верь мне, ладно? Ты жива, и это сейчас главное, я не хочу больше рисковать твоей жизнью! Больше не оставляй меня одного. Ева, если ты ещё раз уснёшь так надолго, если они доберутся до тебя, я не выдержу.
Его руки непривычно холодные, а хватка — слабая. Глажу его по волосам, пытаясь успокоить, забрать его боль и горечь, но почему-то не могу. И голос дрожит так не вовремя, предательски.
— Всё будет хорошо. Я не усну, обещаю, — пытаюсь улыбнуться, но не получается. И Риан, вздыхая, кивает.
— Спасибо, Ева...