***
Уже почти засыпая в своей комнате, ощущаю сильный толчок где-то в груди, глубоко-глубоко, и тут же воздух будто накаляется, в лёгких камни, я не могу вздохнуть. Душно. С силой сдавливаю виски, надеясь, что чувство горького опустошения и одиночества, внезапно накрывшее с головой, уйдёт, но этого не происходит. Только судорожный вздох Ив и её тихий плач, полный ужаса.
— Ив?
«Прости, просто... Просто это тяжело принять. Это сложно, понимаешь? Не думала, что то место так страшно, в твоих воспоминаниях всё было гораздо легче», — срывающийся голос, и из глаз брызжут скупые слёзы. Не мои слёзы, уже давно не мои. Это я зачерствела, окаменела, а она — нет, ей тяжело после таких ночей.
— Успокойся, Ив. Всё хорошо, слышишь? Хватит, — пытаюсь приободрить её, но не могу. Чувствую, как в ответ на её истерику в груди зарождается и моё давно убитое отчаяние. То самое, от которого я так долго избавлялась, о котором позабыла четыре года назад. Оно возвращается. Чёрт подери, только не это! Надо идти к Риану. Может быть, он успокоит это чёртово сердце, ведь раньше ему это удавалось. После каждой ночи в казино я засыпала в его постели, ощущая дикое опустошение внутри, почти отвращение к себе и всем своим маскам. Я ненавидела себя, я ненавидела весь мир, и он словно отвечал мне тем же. Но почему сейчас это всё вернулось? Как же не вовремя!
Срываюсь, оборачиваясь в одеяло, чувствуя порыв холода где-то внутри, и распахиваю дверь комнаты брата. Он сидит, держа на вытянутых руках рубашку, и огромная тень от крохотного огонька свечи занимает всю комнату. Превозмогая судорогу в лице, изо всех сил замедляя стук сердца, пытаюсь улыбнуться. Чёрт, Ив, успокойся, всё позади, Ив!
— Ты что-то хотела? — Риан склоняет голову набок, вглядываясь в моё лицо, и я прячу его в ладонях, делая вид, что протираю глаза. Чёрт, что же делать...
— Ну...
— Не спится? Давай спустимся, ты очень вовремя. Я голодный.
— Да. Давай спустимся. Я тоже не прочь поесть, — шёпот, потому что голос не слушается, и брат, хмурясь, пожимает плечами. Зачем я до сих пор несу с собой одеяло? Почему мне до сих пор так холодно? Ив, чёрт возьми, успокойся. Всё хорошо, слышишь?
— У тебя проблемы со сном? Или снова отдача? — Риан, глядя на меня выжидающе, с подозрением, протягивает кружку с кофе и садится прямо на стол, лениво разламывая хлеб. Не сразу понимаю, что делаю, какой-то давно погасший порыв вновь разгорается в груди. И кружка гулко ударяется о стол, отчего её содержимое едва не выплёскивается наружу, а я смыкаю всё ещё дрожащие руки на спине брата, утыкаясь лицом в грудь. Он всё понимает, даже спрашивать не нужно. Только вздыхает и, не задавая вопросов, не говоря лишних слов, лишь придвигается ближе, накрывая нас обоих одеялом. И жуткий холод внутри угасает. Наваждение проходит, всё хорошо, я не одна, вот он — мой самый дорогой человек — совсем рядом. Я не одинока. Словно в подтверждение моих мыслей за окном серое небо прорезают тонкие золотые ленты первых лучей, причудливо тая в сиреневой дымке утреннего тумана. Они будто рассеивают тьму, разгоняют тени. Вот из-за чёрного леса показывается совершенно белый кусочек солнца, и небо возле него окрашивается насыщенно-розовым. Лес загорается всеми оттенками алого, а столетние сосны, до этого казавшиеся уснувшими исполинами, вспыхивают пламенем.
— Красиво, да? Давно я не встречал рассвет, — хрипловатый шёпот доносится уже откуда-то издалека, а я проваливаюсь в сладкий сон, не успевая ответить, что тоже давно не видела зарождающегося солнца. И под веками загорается рассвет, тёплый, густой и уютный. И очень сильно пахнет хлебом. Надо же, кажется, именно такой любила печь Ирэна...