Глава 9
— Кас?.. Зачем? — голос Риана вырывает меня из оцепенения, и до ушей доносится мой собственный вздох. А человек с угольно-чёрными глазами, наконец, отворачивается, и в ребро перестаёт вжиматься дуло револьвера. — Что ты наделала?!
Брат кричит, пытаясь вырваться, он, кажется, проклинает Кассандру. Происходящее всё никак не укладывается в голове, мир плывёт перед глазами, превращаясь в сюрреалистический бред. Я ничего не вижу из-за слёз, которые не могу даже утереть. Не слышу ничего из-за собственного дыхания, прерываемого всхлипами-стонами. А в груди разгорается злость. Почти ярость. Мне горячо, ужасно горячо, и, когда взгляд цепляется за красное пятно на рубашке брата, когда он запинается, захлебнувшись собственной кровью, я теряю рассудок.
Это из-за Кассандры брат ранен. Из-за неё Риану больно!
— Ты!.. — рывок, и мужчина со вздохом оступается, на секунду расслабив хватку. Этого хватает. Ив, опережая меня, срывается с места, и её голос в моей голове только распаляет эмоции, слишком яркие, уничтожающие последние остатки разума. Руки сами тянутся к горлу Кассандры, тело наливается силой, а перед глазами мельтешат только до фальши чистые голубые глаза, полные лживого раскаяния и настоящего страха. Она предала нас, она лгала нам. Она должна за это поплатиться!
— Назад, идиотка! — вскрик, и кажется, что-то врезается прямо в лицо. Нет. Это я врезаюсь лицом в пол, а надо мной, шипя от боли, оказывается Риан. Он бьёт меня по щеке, заставляя очнуться, и я вижу, как в его глазах плещется что-то совсем безумное, лишённое осмысленности. Он сходит с ума?
Мысль, промелькнувшая в сознании, не успевает прочно в нём закрепиться. Как только брат скручивает мне руки, лишая возможности двигаться, после оглушительного выстрела в ковре перед самым носом появляется чёрная дыра, от которой медленно, слишком медленно, словно само время оказалось убитым, поднимается сизая струйка дыма. Руки Риана, невыносимо горячие, ослабевают, а тело брата расслабляется. И, прежде чем меня захлёстывает страх, мир перед глазами гаснет.
Я плыву куда-то назад, словно меня вытягивают из моего тела, забирая во тьму, которая пахнет порохом и кровью. Мой голос, зовущий самого дорогого для меня человека, так и не достиг его.
***
Чувствую в голове туман, а в груди жар. Пахнет кровью, ненавижу этот запах, не понимаю, откуда он. Хочу поднять руку, чтобы прикрыть рот — меня вот-вот стошнит от этой вони, но едва могу совладать с телом, которое не двигается, а глаза и вовсе не открываются.
— Просыпайся, ну, сколько можно ждать! — недовольный вскрик, и всё тело прошивает боль, а из груди вырывается хрип. Кто-то срывает повязку с глаз, и первое, что мне удаётся разглядеть — начищенные до блеска, словно в насмешку, чёрные сапоги человека в чёрном плаще, который, презрительно скривившись, стирает с носка какое-то пятно. Чистильщик? Мгновение, и волна холода, прошедшая от самого сердца до кончиков пальцев стирает и тошноту, и слабость, и пелену перед глазами. Вот чёрт подери! Дёргаю руками, но они не двигаются, пытаюсь перевернуться, но в кожу врезаются верёвки. Наконец-то до меня доходит, что я связан по рукам и ногам, лежу на боку, не в силах пошевелиться. Привязан к стулу, который так давно хотел выбросить. И выбросил бы, если бы не запрет Кас. Чёрт, почему она не позволила мне тогда от этого чёртового стула избавиться?! Неважно!.. Вновь рывок руками, и из горла вырывается ругательство на грани обречённости. Смутно-знакомый мужчина, наклоняясь ко мне, усмехается, а я ощущаю, как по подбородку стекает горячая струйка. Во рту ощущается тошнотворный запах железа, когда чистильщик пинком переворачивает стул вместе со мной на спинку, нависая сверху, улыбаясь слащаво до отвращения.
— Ну здравствуй, моя дорогая овечка. Едва не пропустил всё самое интересное, я ждал тебя почти полдня! — смех, и где-то снаружи слышится вскрик боли, который отдаётся эхом в сознании. Мне не хватает воздуха для крика, я задыхаюсь, но всё равно кричу, когда воспоминания последних событий ослепляют меня.
— Ева! — но тело парализовано, и всё, что я могу — кричать и извиваться по полу, стирать в кровь запястья под довольный смех чистильщика. Я вспомнил его. Тот самый, что убил Ризель в поезде, тот самый, что едва не отправил сестру на тот свет в лечебнице. «Овечка» — я навсегда запомнил это слово, я точно вспомнил лицо, которое описывала мне сестра. Мужчина с фальшивыми голубыми глазами.
А она сама где-то снаружи продолжает кричать и плакать, и я, изо всех сил превозмогая боль от пореза, едва справляясь с головокружением, пытаюсь перевернуться на живот. И плевать, что чистильщик, возвышаясь надо мной, смотрит с жестоким интересом и ждёт чего-то.
— Ева!..
— Ева? Евангелина? О, парень, боюсь тебя разочаровать, но её нет, говорю же, полдня прошло, — мужчина пожимает плечами и, рывком поставив стул на ножки, больно хватает меня за волосы, шепча в самое ухо, обжигая ядовитым дыханием. — Её забрали те чёртовы старики. Я не успел, увы, и её забрали наёмники Доминиона. Мне очень жаль, я сам хотел от неё избавиться... Но, кажется, всё налаживается! Эй, Марк, открывай!
Удар двери о косяк, и чистильщик, вмиг разозлившись чему-то, тащит стул за спинку куда-то наружу, а мой взгляд цепляется за снотворное, разбросанное по полу. Белоснежные пилюли, некоторые раздавлены железным сапогом этого мерзавца. И в голове возникает какая-то нелогичная, совершенно неуместная мысль о том, что всё это кошмар, а не реальность. Может быть, я просто вновь забыл принять таблетки, и мне всё это снится?
О небо, пожалуйста... Но во рту привкус крови, грудь ноет от пореза, и руки саднят. Всё это реально, чёрт подери, реально! Они приходили. Наёмники Доминиона, они ведь!..
— Ева? — чувствую, как резко кончается воздух, как голос отказывает, когда вижу, наконец, человека, что всё это время кричал. Кассандра. Не Ева — её забрали, до неё добрались. За нами с Кас пришли чистильщики... Кас смотрит на меня, растрёпанная, измученная, вся в слезах и крови, с изуродованными, изрезанными руками, раны на которых покрыты уже застывшим воском, а рядом возвышается чистильщик. В руках у него догорает свеча.
Мы доигрались. Мы проиграли. Я проиграл.