***
— Ты в порядке, Реино? — Кассандра улыбается разбитыми губами и, когда чистильщик сталкивает её со стула, идёт ко мне, спотыкаясь, тянет обезображенные руки, и меня захлёстывает страх наряду со злостью. Бессильной, отчаянной, и оттого такой сильной. Нет, не походи, не смей, ты!.. Я ведь всё вспомнил. Это ты виновата, это ты сдала Еву наёмникам!
— Она никого не убивала, она невиновна, Кас! Я же рассказал, всё рассказал тебе!.. Тварь, не подходи. Не смей, — тело пробивает дрожь, когда она касается меня, обнимает, плача. Не слушает, как и всегда, просто пропускает все мои слова мимо ушей, а чистильщик, этот подонок, застыл, сложив руки на груди, состроив лицо, вид которого выводит из себя.
— Реино, милый мой Реино...
— Я убью тебя, слышишь? Я убью тебя, убери руки! — всего лишь момент, когда тело оправилось от оцепенения, и пол с силой врезается в лицо, а где-то наверху слышен вскрик Кассандры. Чувствую, как чёртов чистильщик поднимает стул вновь, и я в тысячный раз проклинаю этот кусок дерева. Он же едва держался, так почему сейчас оказался настолько крепким? Почему я не могу освободить руки? Я убью тебя, Кассандра, слышишь?! Ты, чёртова стерва!
— Она согласилась, Кевин. Можно начинать.
— Надо же, долго держалась. Я думал, быстрее сломается. Погоди, Марк, тут целая драма, — голоса чистильщиков доносятся откуда-то издалека, едва достигая сознания. Всё, что я вижу — лицо Кассандры, всё, что слышу чётко и ясно — её вкрадчивый голос. А где-то сзади, в коридоре мелькает тень. Винсент?
Но ведь он в должен быть в лечебнице. Старик уже несколько дней сгорает от лихорадки. Кто это? Не успеваю додумать, как слова Кассандры, наконец, достигают сознания.
— Она губит тебя, Реино. Всё хорошо, со мной ты будешь в безопасности. Тебе не нужно будет так рисковать собой... Со мной ты будешь счастлив, — она обнимает меня ледяными руками, проводит по лицу ладонью, и я чувствую прикосновение воска. И глаза, которые когда-то казались мне прекрасными, сейчас кажутся глазами куклы. Стеклянными, фальшивыми. Так вот о чём говорила сестра всё время. Жутко. Пытаюсь отстраниться, отодвинуться, но она приближается неизбежно, совсем не обращая на меня внимания. Заставляет затаить дыхание и вновь позабыть всё, что мне хотелось ей высказать.
Я боюсь её. Неужели она всегда была такой пугающей? Как кукла, которая вот-вот вырвет сердце со словами о вечном счастье.
— Не подходи...
— Ну всё, хватит. Ты же видишь, что тебе его не переубедить! Не оттягивай момент, принцесса. Ты же согласилась. Так сделай это, — и чистильщик тяжело кладёт руку на плечо Кас, а с его лица резко пропадает улыбка. — Мы и так много времени с вами потеряли.
Тишина, резко нависшая над головой, звенит в ушах. Не понимаю, о чём они? Что это за шприц? Почему чистильщики усмехаются?.. В их глазах разгорается жестокий интерес, а Кассандра, дрожа, принимает прозрачный флакон, крепко сжимая его в руках.
— Это точно подействует?
— Ни разу не подводило. Главное, не дать ему сойти с ума. Удержишь?
Кас вновь смотрит на меня, оглядывает с ног до головы и, улыбнувшись, кивает. Она безумна, весь мир вокруг меня свихнулся, и она тоже.
— Нет, не смей. Не подходи! — но она не слушает. Я не вижу в её глазах осмысленность, только какую-то обречённую уверенность, словно она из последних сил хватается за свою истину, чтобы не сдаться окончательно. А на лице возникает словно приклеенная к губам улыбка, вот-вот готовая сорваться на гримасу боли. Чистильщик хватает меня за волосы, поднимая голову, прикасаясь к шее, и кончики пальцев прошибает судорога.
— Ну же, не дёргайся, овечка. Сюда, принцесса. Не промахнись.
— Прости меня, Реино. Поверь, я смогу. Я стану лучше, чем Ева.
— Ты никогда не станешь лучше, чем она. Ты не Ева, — шёпот на грани срыва, боль в глазах — не вижу, не вижу её, не задирай мою голову так высоко!
А в шею вонзается игла, и челюсти сводит от напряжения. Сознание уплывает куда-то прочь, вновь угасая. Чувствую, как чистильщик опускает мою голову, но уже не могу контролировать собственное тело, которое вмиг лишается воли. Только вижу, как эта тварь, Кассандра, вновь берёт моё лицо в руки, заглядывает в глаза, и её черты расплываются, искажаются. И голос звучит жутко, неправильно:
— Тогда я стану Евой, — холодный воск по векам, и глаза послушно закрываются, а сознание гаснет. И последние слова, последнее, что я сдерживал, стараясь ухватиться за привязанность к этой девушке, вырывается наружу. Я даже не слышу собственного голоса, только болезненный отклик где-то внутри.
— Будь ты проклята, Кассандра.