— Ева, послушай... — чувствую, как голова начинает кружиться — чёртовы лекарства, и сестра только качает головой, удобнее устраиваясь рядом.
— Спи, Реино. Спи, — погашенная свеча, и я, крепче сжимая ладонь сестры, проваливаюсь в черноту, которая пугливо расступается, рассеиваясь, прячась от тусклого, но тёплого белого света моей звезды. В груди разгорается раздражение. Ева снова ничего не сказала, и меня вновь ждёт ночь в тихой до звона в ушах тишине. Открываю рот, чтобы спеть мелодию, которую недавно вспомнил. Чтобы услышать хотя бы собственный голос, но не успеваю набрать воздуха, вспомнить первую ноту, как где-то далеко едва слышится чей-то зов.
— Кто здесь? — но ответа нет, и дыхание на секунду прекращается, когда опять становится тихо. Показалось? Нет, точно нет. Вдали виднеется сгусток света, и звезда в моих руках тянется к нему, ноги сами делают шаг вперёд. Я не боюсь потеряться. Я точно знаю, что тьма больше не поглотит меня, она боится света, который теперь всегда со мной. А звезда, чувствуя другой осколок, ещё не погасший, который я, может быть, успею схватить, становится чуть ярче. И меня захлёстывает волна радостного ожидания, я уже бегу, не в силах сдерживаться.
— Кто здесь? — повторяю вопрос уже громче, когда вижу впереди человеческий силуэт, который в бессилии тянет ко мне руки. Я вот-вот настигну его. Звезда в моих руках уже почти ослепляет, и тепло превращается в жар.
— Риан, — слабый голос, и я вижу лицо человека. Тьма становится густой, вязкой, и движения даются с трудом. Тяну руку, но не могу продвинуться дальше, только бессильно вывихиваю суставы, а человек улыбается, протягивая ладонь в ответ, зовя меня чужим, но смутно-знакомым именем. Но так и не дотягивается, лишь касается кончиками пальцев к моей ладони. Это прикосновение, холодное, почти ледяное, пробуждает во мне какие-то воспоминания.
Я не успеваю понять, не успеваю услышать — человека, в руках которого нет звезды, нет света, пожирает тьма. И его ладонь, которую я всё-таки смог схватить, которая обожгла кожу холодом, выскальзывает из моих рук, а у меня заканчивается воздух в лёгких. Крик на грани срыва, короткий, беспомощный, раздирает горло:
— Ян!..
Но он уже не слышит. Мой огонёк горит, обжигая. А второй осколок, выживший во тьме, человек, имя которого я только что вспомнил, гаснет, и звезда, почти погаснув в отчаянной горечи, тянется к остаткам тепла, но не успевает вобрать их в себя. Меня увлекают назад, прочь из этой бездны, а я кричу чьё-то имя, надрывая связки. Не успел. Та звезда погибла.
Тьма расступается, и по глазам бьёт яркий свет, разливающийся по комнате сквозь впервые открытые шторы. Порыв ветра, и по лицу пробегает мороз, а ладонь нащупывает дорожки слёз на щеках. Но разве я плакал?
— Реино! — Ева, глядя испуганно, держит меня за плечи. И с её ресниц капают слёзы, крупные, прозрачные, отражающие яркий белый свет солнца. — Ты очнулся!
Непонимающе киваю, и сестра падает мне на грудь, сминая дрожащими пальцами рубашку. И мне хочется, ужасно хочется её успокоить, прекратить её дрожь.
— Ты так долго не просыпался... Я звала тебя, а ты не мог очнуться! Что тебе снилось? Кого ты звал? — рука дёргается, застыв над спиной сестры. Точно, там, в этой бездне, я звал кого-то. Но никак не могу вспомнить имя, которое кричал. Имя, звезда которого погасла на моих глазах. Пальцы Евы неожиданно кажутся ледяными, словно и её вот-вот поглотит тьма.
— Не могу вспомнить, — отчего-то становится невыносимо горько, словно меня лишили чего-то важного, необходимого. Я упустил то воспоминание. Такое же, как имя Евы. А она, на мгновение затаив дыхание, улыбается успокаивающе, ободряюще, и с губ срывается тихое: «Это неважно, Реино. Ты вспомнишь, обязательно вспомнишь. Не плачь, всё будет хорошо». Не могу оторвать взгляда от её лица, ощущая, как внутри укрепляется уверенность в её словах, вера в их правоту. Это неважно, я ведь всё ещё помню её, самого дорогого мне человека. Я помню Еву. Глаза начинает щипать, и я, пряча лицо, машинально подношу ладонь сестры ближе, благодарно прикасаясь к ней губами.
— Спасибо.
Она вздыхает и кладет голову на моё плечо, утыкаясь носом в ключицу. Такое знакомое, давно привычное движение, тело помнит его. Вот только почему внутри что-то будто оборвалось, погибло? Почему это что-то не даёт мне покоя? Будто я потерял что-то очень и очень ценное, но не могу вспомнить, не могу понять, что именно.
Будто я где-то ошибся.