***
Мы скрывались на окраине Портрии, в одном из почти заброшенных поселений, ожидая начала сезона поездов. Ллойд начал расследование, решив, что в Доминион нам пока рано. Игнорируя приказы и отчёты, эти двое, кажется, сбежали, прихватив меня с собой, спрятавшись в одном из полуразваленных домов и прикинувшись бродягами. Люди, живущие словно без цели, ждущие чуда или конца, даже не удивились — им было всё равно, что рядом с ними появились ещё одни нищие. Они не трогали нас, пока мы не трогали их. А я понемногу училась жить заново. Смотреть на небо и не видеть солнца. Вообще не смотреть на небо. Засыпать, не думая о завтрашнем дне, не загадывая желаний. Не видеть снов, каждую ночь проваливаясь в бесконечную бездну. Не чувствовать, не ощущать, не радоваться и не мечтать. Привыкала просто ждать и ничего не просить. Просто существовать, боясь вновь наплыва эмоций, истерики, боясь потеряться в собственных страхах, которые теперь гораздо ближе, чем я могла представить.
Я привыкала, но не мирилась. Где-то в глубине души всё ещё тлел огонёк надежды, и я верила, сколько бы раз ни отрицала это, как бы больно ни было, всё равно верила, что всё будет хорошо, что я найду Риана, что он справится, одолеет «Слезу». Любой погибнет, сойдет с ума, но только не он. Я верила, что когда-нибудь вновь смогу, подняв голову, зашагать навстречу новому дню, не испытывая боли и горечи. И Коро, каждый раз каким-то образом угадывая мои мысли, только улыбался, обещая, что всё будет хорошо. Странный человек.
Почему-то именно наёмники, забравшие у меня всё, вселяли в меня надежду и не позволяли думать о том, что будет в том случае, если расследование зайдёт в тупик или не принесёт желаемого результата. Я была благодарна им за это. Коро, умирающий от скуки и нетерпения, начал расспрашивать меня о жизни странников, чем удивил не только меня, но и Ллойда. Я как могла рассказывала ему обо всех наших с братом приключениях, на минуту забываясь и возвращаясь в счастливое прошлое. А потом долго не могла успокоиться сама и усмирить Ив, что заходилась в истерике, будто усиливая мои собственные скудные эмоции. Каждый раз Коро жалел о том, что спросил, но каждый раз всё равно спрашивал снова.
Даже сейчас он слишком пристально наблюдает за мной, его взгляд почти прожигает спину, и нож всё-таки выпадает из рук вместе с хлебом, который утром принёс Ллойд. И наёмник, усмехнувшись, что-то пробурчал на родном языке, поднимая всё, что я уронила, и проверяя острие тупого ножа. Снова, словно оно в одночасье может заточиться.
Здесь, в этом захолустье, хлеб — большая редкость, так говорил Ллойд. И когда среди скудных продуктов, иногда почти испорченных, попадался кусок всегда чёрствого заплесневелого хлеба, Коро радовался как ребёнок, а глаза Ллойда становились чуточку светлее. Они не брезговали срезать несъедобную часть и есть всё остальное. А с недавних пор и вовсе незаметно, как-то совсем ненавязчиво заставили меня готовить. Я не помню, как в моих руках впервые оказался этот нож, а Коро начал просить сделать что-то на ужин. Может быть, это всё началось с того дня, как здесь оказалась газовая горелка. А может быть, с того момента, как я принесла закашлявшемуся Ллойду воды.
И сейчас, когда Коро вновь протягивает мне нож вперёд лезвием, когда, вдруг спохватившись, намётанным движением переворачивает его, резко, незаметно, я вновь вспоминаю, кто он есть на самом деле. Наёмник. И не могу удержаться от немного испуганного вздоха, а он только качает головой, поднимая руки.
— Хватит уже, я ничего тебе не сделаю, — и уходит, растворяясь в серости этого полузаброшенного дома, оставляя меня одну. А когда жидкий суп из консервов готов, он тянет ко мне руки и усаживает за стол напротив себя. И складывает руки на груди, не прикасаясь к еде.
— Всё хотел спросить, ты говоришь по-эрийски? — вновь замечаю этот странный говор. Кареглазый наёмник не всегда может сказать что-то на немезийском, и потому с Ллойдом они часто говорят на языке южан. Качаю головой, и Коро, вздохнув, начинает сверлить взглядом стену, после чего неуверенно, как-то с опаской, спрашивает: — а не хотела бы научиться?
У него странный акцент, почти незаметный, появляющийся лишь тогда, когда мужчина волнуется. Он растягивает слова и порой ошибается в ударении, коверкая слова почти до неузнаваемости. Я застываю, не сразу вникая в суть фразы, после чего из горла вырывается едкая усмешка, полная горечи.
— Зачем? Всё равно меня убьют рано или поздно. Мне жить-то осталось, — сама не хочу в это верить, но разум твердит, что так и будет. Ведь шансов, что Ллойд сможет опровергнуть обвинение, очень мало. За мной охотится целое княжество, и наёмникам будет сложно противостоять ему. Это почти невозможно. Даже несмотря на то, что Белая Ведьма мертва, я всё ещё остаюсь обладателем княжеского медальона, хоть и неизвестно, кому он принадлежит. Мне не спастись. Гораздо проще убить никому не нужного вора, пусть даже он и невиновен, и успокоить народ, показав, что медальон возвращён, а его владелец мёртв, чем искать оправдания и копаться в деталях. Даже если Коро и Ллойд докажут мою невиновность, Доминион всё равно может казнить меня ради спокойствия горожан. Потому что жители жаждут расправы над убийцей князя, потому что преступник должен умереть на их глазах и никак иначе, а я как никто другой сойду за Белую Ведьму, в чью смерть никто не поверил. Коро и Ллойд вдвоём не смогут изменить целое княжество.
— Эй! — наёмник хватает меня за запястье, но тут же расслабляет руку, опомнившись. — Я говорил тебе не думать об этом? — Коро злится, а мне хочется смеяться. Вновь накатывает истерика, которую я едва сдерживаю. Но почему-то вдруг ужасно хочется принять его предложение. Научиться эрийскому. Просто так. Ведь Риан, сколько бы раз не брался, не мог внятно растолковать мне основы, из-за чего сам же путался, злился на меня и бросал это дело.
Я хочу научиться. Пока я здесь, на окраине Портрии, в маленькой и почти заброшенной деревушке среди лесов и гор, рядом с теми, кто поверил мне, я хочу жить и дышать этой нерациональной верой в лучший исход.
— Тогда научи меня, — протягиваю Коро ложку, встречаясь на секунду с ним взглядом, и он вздохнув, улыбается, наконец-то возвращаясь к обеду. И кивает, обещая, что вечером расскажет мне основы.