***
Мы вернулись домой поздно, почти ночью после утомительной прогулки по Портрии. И мне впервые удалось рассмотреть большое, но ужасно пустое поместье. Ева сказала, что отсюда нужно уходить как можно скорее, но так и не ответила ни на один из вопросов. Только расплакалась, что-то невнятно сказав про дорогого ей человека, который здесь погиб. Кажется, тот, кто дал нам крышу над головой в этом поместье, когда мы приехали откуда-то и оказались на улице. И действительно, в доме пахло кровью, на втором этаже повсюду виднелись тёмные пятна.
Комната дворецкого выглядела так, словно кто-то ушёл оттуда, не закончив какое-то дело. Однако не вернулся, и слой пыли приглушил цвета книг на столе, которые кто-то так и не дочитал. Я больше ничего не стал спрашивать, и Ева после долгого плача, наконец, улыбнулась. Мы просидели всю ночь на кухне, грея руки о кружки с остывающим чаем и вдыхая запах сырости. А утром, когда уходили из этого жуткого поместья в предрассветных сумерках, едва дождавшись восхода солнца, сестра ни разу не оглянулась, ничего не сказала, когда ключ звонко ударился о дно почтового ящика. Только вздохнула и, подставив лицо солнцу, улыбнулась:
— Ну, теперь точно назад пути нет. Идём? — не глядя, она хватает меня за руку, увлекая за собой. И уже не хочется задавать вопросов, думать о чём-то, пытаться вспомнить. Тело ноет от бездействия, ноги наливаются силой, и я позволяю себе бежать, обгоняя ветер, щурясь от солнца, вдыхать свежий и немного холодный воздух. Ощущать безумно высокое, недосягаемое небо над головой. Чистое, безоблачное и ясное.
Мы остановились в одной из гостиниц на самой окраине, ближе к лесам, мы пришли сюда почти ночью, снова весь день гуляя по Портрии. Я соскучился по этому. По какому-то движению, прогулкам, бегу... И по чему-то ещё. Не помню, не могу вспомнить, но запах трактира и постоялого двора, старого белья и лимона кажутся мне знакомыми, словно раньше я постоянно жил среди всего этого. Странно. Мне нужно знать, я хочу знать. И когда Ева возвращается с купальни, едва не валясь с ног от усталости, я провожу рукой по её волосам, влажным, свежим. Она сама теперь, наконец, выглядит счастливой и свежей, хоть и едва не валится с ног. Под её глазами больше нет серых теней, а на лице — отпечатка обречённости. Может быть, сейчас она ответит мне на вопросы? Здесь, вдали от того пустого поместья и осиротевших комнат. Вдали от воспоминаний.
— Расскажи мне, что произошло? Почему я потерял память и мы оказались... — замолкаю, когда руки сами дёргаются к груди — Ева понимает и мрачнеет, хмурится, как обычно, но молчит и не пытается перевести тему. Ответит ли?
— Это был несчастный случай. Ограбление. Мы просто оказались не там, где должны были быть... И Винс тоже, — она смотрит на свои руки, сжимая кулаки и закрывая глаза. Задерживает дыхание, боясь расплакаться снова. Кто этот Винс? Хозяин поместья или тот дворецкий? Неважно. Ей больно об этом вспоминать, а значит, мне стоит просто заткнуться.
— Прости. Ложись спать, Ева. Забудь, всё хорошо.
И она, кивая, пряча взгляд, ныряет под одеяло, отворачиваясь. Свеча на столе всё ещё горит, словно сестра забыла её погасить, но я чувствую, что это не так. Она специально оставила свет в этой комнате, чтобы не уснуть. Боится дурных снов? Минута за минутой, томительное ожидание забытья, очередных кошмаров, но взгляд вновь и вновь цепляется за свет свечи. Маленький пляшущий в агонии огонёк, отбрасывающий на стенах странные тени, такие похожие и одновременно непохожие друг на друга. Ева даже не вздрагивает, когда я, наконец, озвучиваю неожиданно пришедшие в голову мысли. Те, которые, кажется, однажды просто забыл.
— Странно. Я помню, что ты моя сестра. Но мы совершенно не похожи, — тишина в ответ, и я уже не надеюсь, что сестра подаст голос. Но вздох, и она поднимается с постели, поворачиваясь ко мне лицом. Её взъерошенные волосы блестят золотом на фоне маленькой свечки, а глаза, смотрящие на меня не то с сожалением, не то с подозрением, кажутся чёрными.
— Мы с тобой не кровные родственники. Приёмные дети. Отец, воспитывавший нас, умер почти одиннадцать лет назад... — её голос замолкает, и свет свечи, подрагивавший всё это время, грозившийся погаснуть, выравнивается. В моей голове тысяча мыслей, каких-то размытых картинок. Каких-то воспоминаний. Пытаюсь ухватиться за них, понять, что же это, и вижу солнце, яркое-яркое. Южные берега и соленый горячий ветер. А ещё море: бескрайнее и синее-синее, как глаза сестры. И кто-то смеётся, зовя её полным именем, которое она так любила. Имя, которое несло в себе послание миру.
— Евангелина, — она вздрагивает и, склоняя голову набок, ждёт. Мне нравится произносить это имя, мне нравится звать сестру вот так. — Жизнь. Тебе подходит это имя.
— Тебе твоё тоже. Ты говорил, что оно хоть и звучит глупо, нравится тебе. Реино — мудрый правитель. Правитель собственного мира и собственной... — она замолкает и, почему-то поднося руку к губам, отводит взгляд. — Собственной жизни.
И Ева, вновь ныряя под одеяло, больше не произносит ни слова, только укрывается с головой, ясно давая понять, что на сегодня разговоров достаточно. Всё-таки она устала, ужасно устала за всё это время.
— Спокойной ночи, Ева.
Она утвердительно кивает и расслабляется, проваливаясь в сон. А через несколько минут пламя свечи, дрогнув, всё же гаснет, и комнату пожирает тьма. Снова? Мои пальцы сжимают простыни, когда я проваливаюсь в бездну, судорожно хватаясь за свою звезду, за тепло сестры, что лежит рядом, уткнувшись носом в мою шею. Но это тепло пропадает. Реальность ускользает окончательно. Меня затягивает небытие, я исчезаю, умираю. Городок с бескрайним небом и огромным морем рассыпается на куски, гаснет и тухнет, умирая под ногами. Плоская картинка, запятнанная чёрной краской. Её пожирает бездна, и чёрные руки тянутся к звезде, охватывая её. Тьма больше не боится света. Тьма сильнее, она поглотит меня, вот-вот уничтожит последнее, что от меня осталось. Потому что я — последний не погасший осколок. Больше нет ничего. Бездна победила. Она смеётся, извиваясь, зовёт меня тысячью голосов. И поглощает сознание, стирая из него свет, но на ум приходит имя, одно лишь имя, и звезда в моих руках взрывается ослепляющим фонтаном.
— Ева!.. — и она встряхивает меня за плечи, заставляя открыть глаза и уже привычно вздыхая с облегчением. Она привыкла, а вот мне никак не привыкнуть. Сон. Всего лишь сон... Меня накрывает волна страха и осознания, и я молча прячу лицо, утыкаясь носом в живот Евы. Она гладит меня по волосам, а по моим щекам катятся слёзы. Я едва не умер во сне. Я умру без неё. Без её голоса, без её тепла. Ева. Моя звезда во тьме беспамятства.
— Реино?
— Ты ведь не оставишь меня? — вопрос срывается раньше, чем я успеваю прикусить язык. И сестра вздыхает, забираясь рядом со мной под одеяло. А я боюсь уснуть, боюсь оказаться в той бездне вновь, чувствую, как тело вновь начинает бить дрожь, когда комната погружается во тьму.
— Я никуда не уйду. Никогда. Я здесь, Реино. Спи, всё хорошо.
Утвердительно киваю, не в состоянии совладать с голосом. А её пальцы зарываются в мои волосы, и сердце замедляет свой ритм. Меня больше не побеспокоят кошмары.