Тогда она смеялась искренне, заливисто, как не смеялась почти никогда. Мы бегали по мелкой речке, падали в тёплую воду и подставляли лицо яркому солнцу. А после долго сидели на берегу, ожидая, когда же высохнем и вновь приведём себя в порядок.
— Чёрт, теперь будут торчать, как солома! — сестра остервенело пыталась пригладить волосы. Они у нее короткие, едва доставали до середины шеи. И торчали, действительно, в разные стороны, как одуванчик. — Если не приглажу, опять за мальчишку примут.
— Конечно примут, с такой-то вспышкой на голове.
— Думаешь, я о таком не просила? — нескладная девчонка, действительно похожая на мальчишку, недовольно сморщила нос.
— Иди сюда, горе моё, — я постарался подавить смешок, но он всё равно предательски вырвался из горла. А Ева и не обиделась, но посмотрела настороженно. — Заплету тебя. И вообще, почему бы тебе не отрастить волосы? Хоть на девочку будешь похожа.
Я помню, тогда мы ещё не были так близки, как сейчас. Но мы оба старались, изо всех сил старались стать настоящими братом и сестрой. Но почему? Зачем?
— Думаешь, стоит?
— Думаю, да. Больше не стриги их, — и она, секунду помедлив, пожала плечами и села прямо на землю ко мне спиной. Я начал водить ладонями по тонким прядям, разделяя их и заплетая кривую и нелепую косичку, а сестра сидела и не шевелилась. Смотрела куда-то вдаль, думая о своём, а на горизонте были тучи, заслоняющие небо. Блеклая вспышка, а звук до нас и не дошёл — слишком далеко отсюда гроза. Я тоже взглянул на эти тучи и почему-то понял, что они притягивают взгляд, что-то в них особенное.
— Серый.
— Что? — казалось, я отвлёк девочку от её мыслей, но она даже не обернулась. Я помню, что тогда впервые прикоснулся к её волосам не для того, чтобы дёрнуть их побольнее, и поэтому она боялась даже шелохнуться.
— Самый-самый цвет. Серый. Он... Везде, понимаешь? У него ведь тысячи оттенков, если приглядеться! И просто серый, и металлический серый, и серебро серое. Тучи, пыль, тени. Всё серое, но разное. Ты понимаешь меня? — мне не хватало слов, чтобы описать все эмоции, что я испытывал, не хватало мыслей, чтобы выразить всё, что я чувствовал. Но Ева меня поняла.
— То есть, ты имеешь в виду, что серый есть всегда и везде, но он настолько разный, что будто бы не один, а несколько цветов?
— Да, именно. А у тебя какой цвет самый-самый? — беззвучно усмехнулся, потому что уже знал ответ, но мне интересно было услышать, как это скажет сама Ева.
— Наверное, белый.
— Почему? — надо же, я угадал.
— Ну, странно, конечно, звучит. Но ведь это цвет облаков. А я не люблю безоблачное небо, оно выглядит ненастоящим. А вот облака люблю. Они же тоже всегда разные. И могут становиться разного цвета на рассвете, на закате. И снег белый, и я белая. Это единственный цвет, который может стать любым другим. Цвет-хамелеон, — девочка вытянула руку вперёд, рассматривая белый плетёный браслет на запястье. Но на её лице я тогда не смог разобрать никакие эмоции. Больше я ничего не вспомнил. Что же было дальше? Ответила ли она на мой вопрос?..
Почему сестра сказала, что и она белая? Смотрю на Еву и не понимаю, никак не могу понять. Её волосы ведь насыщенно золотые, без намёка на белизну. Действительно одуванчик.
— И всё же? — Ева выжидающе щурится, скрывая ярко-синие радужки под ресницами. Она не любила безоблачное небо, считая его ненастоящим, а у самой глаза такого цвета. Почему она говорила так? Не понимаю.
— Серый, — почему-то больше не могу смотреть на неё. Рябь на поверхности речки завораживает. Кристально-чистая вода, а на дне круглые, без единого острого уголка, тёмно-серые камни. Все тёмно-серые, но все разные, и не только по размеру. По цвету. Серый не бывает одинаковым, мне нравится это. Солнце, скрывшееся на секунду, вновь выходит из-за облаков, и теперь блики, танцуя свой безумный танец на поверхности воды, вновь ослепляют, не давая рассмотреть дно. Почему-то мне нравится смотреть на эти блики, я представляю узоры и рисунки, надписи, я представляю, а в голове вспышками, бликами отражаются секундные картинки-воспоминания, порой совершенно бессмысленные. Ничего ценного. Непонятные обрывки фраз и чувств.
— Серый, — Ева повторяет это слово, будто глухое эхо. На лице маска задумчивости, она определённо пытается вспомнить. Даже на лбу тонкая складочка, а губы поджаты в тонкую полоску.
— А твой? Какой твой самый-самый цвет? — я помню, до мельчайших деталей помню тот разговор на берегу безымянной речки, потому что мы редко говорили вот так. Интересно, изменилась ли сестра с тех пор? Не приснилось ли мне всё это?
— Ну, наверное, красный.
Вдох, выдох, но она не продолжает. И что-то внутри меня обрывается, в груди на мгновение становится холодно. А потом по венам течёт яд, горячий, обжигающий, и дыхание сбивается, мысли путаются. Блики, блики... Слишком ярко, слишком высоко. И небо, ненастоящее, до фальши безупречное небо с ватными облаками.