***
В небом забытом поселении на полустанке, в доме, где людям плевать на всё, что происходит вокруг, куда никогда не дойдут розыскные листовки, Коро нашёл новое жилище. У одинокой старухи, которая безучастно смотрела на мир слепыми глазами. Ей всё равно, кто мы, откуда. Ей плевать на наши причины, она просто ждёт своей смерти и ничего не просит. Она заражает своим безразличием и обречённостью. Даже деньги, которые Коро ей попытался отдать за жильё, так и остаются пылиться на расшатанном столе. В этом доме пахнет разрухой и пылью.
Я обнимаю Коро, который прикрывает рот, согнувшись в приступе кашля. А он смеётся, заверяя, что всё в порядке, что он абсолютно здоров, и обнимает меня в ответ слабо, едва поднимая горячую, слишком горячую руку. Начинает что-то говорить, вновь и вновь рассказывать свои истории. Я слушаю его сиплый и слабый голос, стараясь заглушить в себе крики сознания, и молюсь, наплевав на все свои принципы, всем известным мне богам, Забытому Городу, небу, кому угодно. Молюсь, чтобы эриец, который так сильно сдал и ослабел после поимки Ллойда, выздоровел. Я становлюсь зависима от этого.
Но Коро вновь захлёбывается в надрывном кашле, он задыхается, бледнеет на глазах.
— Всё хорошо. Подавился. Прости, — улыбается сквозь слёзы и чуть сильнее сжимает спинку стула, поднимаясь. — Скоро приду в норму.
Эриец наклоняется ко мне, прижимаясь лбом ко лбу, стирая выступившие на глазах слёзы страха. И я целую жадно, алчно, едва справляясь с собой. Чтобы почувствовать хоть что-то светлое. Чтобы заполнить огромную дыру в груди, порождённую беспомощностью и диким страхом, что Коро исчезнет, что и его у меня заберут. Что он не справится с этой болезнью. Он ведь лжёт: ему становится только хуже. И, кажется, я этому причина. Вновь сердце сжимается и падает куда-то вниз, раздираемое чёрной дырой внутри, и тело вновь сводит судорога, когда я прячу лицо на его груди.
— Я тебя не оставлю, — он улыбается, фальшиво, вымученно, обнимает, словно хочет защитить от всего, но не может избавить меня от страха потерять последнее, что у меня осталось. Как мне спасти тебя, Коро? Но даже он не знает ответа на этот вопрос. Мужчина отпускает меня, поднимаясь, и внутри что-то заклинивает, руки сами тянутся к нему, хватая штанину до побелевших костяшек.
— Нет...
Коро мне нужен, как воздух нужен. Ведь если это тепло когда-нибудь исчезнет, пропадёт, я останусь одна. Без опоры, без цели, без желания жить. Только с чужой кровью на руках и невинными жизнями на совести. Нет, он не исчезнет. Он не оставит меня одну!
— Не уходи!
— Всё будет в порядке, Ева. Я ненадолго, — и он отпускает меня, отводит мои руки, оставляя один на один со звенящей тишиной и запахом затхлости. Запахом безысходности. Чуть слышно хлопает расшатанная дверь, держащаяся лишь на честном слове, где-то далеко слышен приглушённый кашель, и старуха, до этого молчавшая, не обращавшая ни на что внимание, вдруг усмехается.
— Погубишь ты его, — её голос, скрипучий и низкий, похожий на лязг металла, вдруг напомнил мне нейтрализатор. О чём она? Что она такое говорит?
«Не слушай её, Ева. Она сошла с ума, ты же понимаешь, что она выжившая из ума!» — голос Ив звучит презрительно, она словно морщится в отвращении, но я отбрасываю её назад, не позволяя отвлечь меня. Помолчи, Ив.
— Что вы имеете в виду? — я непонимающе смотрю на уже смеющуюся старуху. И вдруг накатывает злость, слабая, горькая и беззащитная. — Что вы вообще знаете?
— Я вижу больше, чем зрячие. Не принадлежишь ты ему. Не у него, не у тебя твоя душа — у кого-то другого. Путаешь ты его своим враньём, а он верит, дурак. Хоть и чувствует что-то. Не любишь ты его. Губишь ты его, на край пропасти толкаешь. Сгинет он так, если с тобой останется.
У меня внутри что-то обрывается. Падает вниз, теряясь на задворках сознания. И лёгкие заполняются пылью, я не могу дышать, чувствую, как воздух вот-вот раздавит меня. Как она узнала? Как она увидела то, чего я больше всего боялась?.. Всё верно. Я ведь проклята. Рано или поздно Судьба заберёт у меня и Коро. Вспоминаю, до мельчайших деталей вспоминаю облик эрийца год назад и понимаю, что он угасает. На его висках появилась седина, хотя мужчине едва ли исполнилось тридцать лет. Он постарел. Осунулся. Всего за год... И эта болезнь, начавшаяся ни с того ни с сего, кажется, совсем его добьёт. Он не похожа на обычную простуду, это больше напоминает... Отравление. Какой-то вирус, который разрушает человека изнутри. Это моя вина. Это моё проклятие.