— Хочешь, погадаю?
— Гадание? Что за глупости, — но отчего-то эта мысль кажется абсурдной. И ноги сами делают шаг вперёд. Я не могу оторвать взгляда от этой девушки, меня затягивает куда-то в неизвестность, непреодолимо, неизбежно. В этих чёрных глазах неизвестное мне небо, в этих глазах настоящие звёзды. Звёзды, у которых ещё могут быть ответы, которые могут сказать что из моих воспоминаний правда, а что ложь. И меня тянет, ужасно тянет к ним. Гадалка смеётся хрипловато и вновь вскидывает руки — едва заметно, ничего лишнего, и вновь я будто падаю ещё ниже, будто реальность стала ещё дальше.
— Садись, парень, — её рука плавно ложится на плечо, и я марионеткой опускаюсь на стул, беспрекословно повинуясь хриплому голосу. На чёрной скатерти потрепанная колода незнакомых мне карт, и цыганка начинает тасовать их. Я не вижу стен, не вижу потолка. Мне кажется, что я в своей бездне, только почему-то не один. Здесь ещё эта цыганка и карты, парящие в воздухе, словно и не лежащие вовсе на столе.
— Задавай вопрос, парень. Что знать хочешь? Всё расскажу, будущее, прошлое, судьбу твою, про любовь расскажу, — её голос гипнотизирует, и я уже не слышу слов. В голове лишь один вопрос, самый важный, необходимый сейчас.
Что же из моих воспоминаний — правда?
— Расскажи мне всё, что сможешь рассказать. Я хочу вспомнить своё прошлое, — в груди нарастает волнение, такое же, как в ту ночь, когда я вспомнил имя незнакомки. Да, здесь определённо есть ответы. Я уверен, я точно это знаю!..
— Значит, открыть тебе завесы прошлого? — звон колокольчиков, оглушающий, но приятный, а цыганка уже совсем-совсем близко, крепко сжимает мои ладони, раскрывая их, выпуская наружу мою звезду, которая взмывает ввысь, освещая бездну. — Мизинцем левой руки снимай, — и я повинуюсь — не могу не повиноваться. А гадалка мешает карты уже на столе, улыбаясь.
— Выбирай, парень. Сердцем выбирай, почувствуй свою судьбу.
Я тяну руки вперёд, уже точно зная, какие карты должен выбрать. Они теплее, они ярче, на них легли причудливым узором лучи моей звезды. Перед глазами беспорядочные картинки: кожаные диваны, крупье с безразличным взглядом и тонкими пальцами пианиста, карты в моих руках, а напротив — белая Ева. Улыбка, и у меня уже другие карты, усмешка, и я уже выигрываю, а девушка эта зовет меня чужим именем, и я протягиваю ей руку. Эта девушка — моя удача, моя фортуна. Моя Евангелина. Та, которая всегда была рядом и шла со мной рука об руку.
А цыганка поочередно переворачивает выбранные мной карты, и с каждой секундой на её лице читается всё большее и большее удивление.
— Интересная судьба у тебя, парень! Слушай же. Вижу я, что жизнь твоя поменялась резко, в одночасье, но твоя в этом вина, лишь ты виноват в изменении своей судьбы. Ты был близок к небесам, ты слышал мир, понимал его. И мир отвечал тебе тем же. Удача была всегда на твоей стороне, шла с тобой рука об руку. Был ты, парень, под покровительством мира иного, и с тобой рядом был такой же человек, и заботился ты об этом человеке, — цыганка смотрит на меня, смотрит прямо в душу и, вздыхая, указывает на следующую карту. — Но совершил ты ошибку большую. Позволил ты вмешаться кому-то в судьбу свою, запутался и потерял пути, парень. И удача отвернулась от тебя. В одночасье твоя жизнь перевернулась.
Перед глазами проплывают смутные образы: непрекращающийся дождь, ржавый знак границы и Стена. Забытый Город. Я задыхаюсь, не могу дышать и едва слышу голос цыганки, которая продолжает, словно в трансе:
— Потерялся ты, парень. Что-то заставило тебя потерять рассудок, и с тех пор, как позволил ты кому-то вмешаться в судьбу свою, жизнь твоя перевернулась. Ты больше не был хозяином своей судьбы. Вижу я ошибки на пути твоём. Потакал ты своим желаниям, не прислушивался больше ни к себе, ни к миру. Вижу я, что лгал ты много, вижу, что предал ты кого-то. Видишь? Башня, ужасная карта, — цыганка указывает на изображение, и я вижу, как человек, до абсурда похожий на меня человек падает с этой башни, оступившись.
Я вижу перед собой лицо белой Евы:
— Ты правда собираешься работать дальше в одиночку? — девушка-альбинос сверлит меня взглядом, в глубине глаз плещется негодование. Она вталкивает меня в комнату, закрывая дверь, не давая выйти.
— Тебя это так волнует? Раз подслушивала, наверняка слышала, что это ради твоей, между прочим, безопасности.