Эти разговоры, эти пустые слова… Они говорили так уже долго, часы, дни, и каждый раз она уходила, они ссорились, мирились, он терял силы, надежду…
Ах, что может сделать, что может поправить эта девочка? Это обман, обман отчаявшегося человека.
Он снова потер грудь и с горечью воскликнул:
– Ах, так! Ну, тогда уходи, уходи немедленно, сию же минуту.
– Мне еще рано, я могу остаться ненадолго.
– Нет, нет, уходи сейчас же. – Ему надо остаться одному, так будет лучше, легче. Пора с этим покончить.
– Но я увижу тебя сегодня? – пытаясь поймать его взгляд, дрожащим голосом спрашивала женщина.
– Не знаю. – Нестерпимо больно!
– Но ты хотя бы позвонишь мне сегодня в пять?
– Да, да, да.
– Что же, ты не проводишь меня даже?
Наконец он смог взять себя в руки, ему удалось унять жар, ненадолго, на мгновения, минуты.
Он подошел к ней, поцеловал и сказал совершенно спокойно и очень ласково:
– Нет, девочка, иди одна… Будь за меня спокойна…
Улыбнулся и добавил:
– Я позвоню. У тебя есть деньги на такси?
– Нет.
Достал кошелек, дал двадцать рублей.
– Так ты позвонишь?
– Да, да.
Хлопнула дверь, раздался стук легких каблучков за дверью.
Холодная тяжесть металла скользнула в ладонь. Все чаще в последние дни он брался за «маузер», его успокаивала тяжелая неподвижность и холод оружия. Как бы ему хотелось слиться с этой прохладой, стать таким же холодным и равнодушным, обрести покой и недвижимость стали.
Владимир представил, как холодный металл врывается в его сердце, гася нестерпимый, пожирающий его пламень, освобождает, дарит покой, долгожданный, страстно желаемый.
Палец дрогнул, грохот выстрела разорвал перепонки, острая мгновенная боль…
Где же избавление… Где?
– Что вы наделали? Что вы наделали?
Норкочка… он уходит… гаснет… хорошо…
– Что вы стоите? Бегите, встречайте карету «Скорой помощи»! – тормошил Веронику худой незнакомый мужчина, она бессмысленно смотрела на него невидящими глазами, потом сообразила, поднялась с колен и поспешила вниз на улицу встречать доктора.
Зачем? Ведь Володя умер. Умер! Или еще не поздно, еще можно спасти?
Барон скользким, вороватым взглядом окинул комнату и незаметным движением вынул из кармана маленькую серебряную коробочку, торопливо расстегнул несколько пуговиц на рубашке распластанного на полу Маяковского и поднес к груди умирающего шкатулку. Едва заметная теплая вспышка плеснула по полированным бокам шкатулочки.
Барон резким, уверенным движением сдернул с шеи умирающего золотую цепочку, торопливо опустил ее вместе с алым, налившимся пламенем камнем в шкатулочку и, подняв глаза, встретился с угасающим взглядом поэта.
– Вот так, – беззвучно прошептал барон, кривя губы, – проходит слава мира. Прощайте. Вы велики, как и мечтали.
Он встал, протолкался к двери, в комнату уже набились какие-то людишки, и, не оборачиваясь, поспешил вниз по лестнице.
Он успел, он все рассчитал вовремя. Как и было предсказано его предками, момент агонии всегда можно предугадать заранее. Конечно, этот мальчик оказался на редкость силен, но и его силы были небесконечны, теперь его уделом стала вечность.
В сутолоке, плаче, возгласах, суете никто не обратил внимания на исчезновение худого высокого человека в пальто. Никто его даже толком не рассмотрел и не запомнил, рассуждал барон, упруго шагая по тротуару, и теперь, теперь можно покинуть эту обезумевшую страну с ее громкими лозунгами, безумными идеями, нелепыми планами и трагическими перспективами. Да, да. Именно трагическими. Невозможно даже вообразить, что этот кровавый шабаш приведет ко всеобщему благоденствию. Нет, нет. Пора уезжать!
Барон свернул с проспекта в переулок, на всякий случай свернул во двор, небольшой, застроенный неряшливыми дровяными сараями, шмыгнул в незаметную щелочку между стеной и забором и выбрался в другой двор, отряхнул пальто и внезапно налетел на стену дома, с силой ударившись лбом об оголившиеся кирпичи.