— Довольно болтовни, ты что историком заделался? — по обыкновению грубо обрывает его Точо.
Индеец на глазах пуще сник и снова погрузился в свои мысли.
Путь оказался намного короче чем предполагалось.
Вот, буквально пару минут назад тотем еле виднелся, но пройдя пару десятков шагов по извилистой тропе мы нырнули вглубь ущелья, которое будто нарочно было скрыто густым кустарником.
Стоять в темноте жутко. Фантазия рисует мелких насекомых, змей и летучих мышей, что наперебой хотят напасть на меня напугав до смерти.
Пахнет сыростью, воздух густым облаком нависает над нами.
Индейцы поодаль копошатся, шумят, шуршат и все это в кромешной темноте.
И вот на другом конце ущелья появляется луч света, обрисовывается фигуре Точо, который прилагая не малую силу поддевает огромный валун закрывающий нас в ущелье.
Наконец и он поддается. Я разглядываю скалистые стены ущелья на которых нет ни намёка, ни следа угрожающих обитателей.
Аскук раньше всех прошмыгивает на выход. А я намеренно медлю. Руки все так же связаны, но идея сбежать не даёт покоя. Я деловитостей прокручиваю план в голове— пробраться обратно через кусты несложное дело, а после бежать бежать бежать.
Нога судорожно дёргается назад, движение не остаётся незамеченным от цепких глаз Точо.
Он в два шага оказывается подле меня, зло срывает кардиган и кидает его так, что он цепляется о куст прикрывающий вход пещеры, а после больно схватив за волосы тащит на свет все дальше и дальше от единственной надежды на спасение:
— Я кажется предупреждал чтобы без фокусов….
Швыряет на землю. Я приземляюсь на колени, но потеряв равновесие падаю на пыльную землю лицом.
Остатки смелости исчезают будто мел водой смыли с асфальта. Слёзы прыскают из глаз падая на пыльную землю и оставляя грязные следы на лице. Точо грубо тянет за верёвку от боли в лопатках я взвизгиваю.
Все ещё содрогаясь от жалких рыданий я поднимаю глаза на Точо, который с неприязнью пятится назад. Некогда запачканный грязью медальон ослепляет индейца красным светом будто предупреждающе сигнализирует ему, что если тронет вновь ему не поздоровится. Вспышка гаснет так же быстро как и появилась, но нам двоим не по себе. Особенно Точо.
— Вот черт! — смачно ругается он.
К нам подбегает обеспокоенный Аскук, который все это время возился со своей змеей неподалёку. Но Точо не тратит время на объяснения, знаком даёт понять, что нужно двигаться вперёд.
— Развяжи мне руки! — вдруг требую я.
Он резко втягивает воздух, достаёт нож и размашистым движением освобождает мне руки. По нему видно, что он борется с желанием затянуть разорванную верёвку вокруг моей шеи. Его поза, взгляд, поверхностные вдохи — нервы натянуты, как струна, такое чувство, что ещё капля и он взорвется агрессией.
Но я почему то уверенна, что впредь и пальцем тронуть меня не посмеет.
Глава 17
Резервация походила скорее на обычное поселение. Несколько пар вигвамов стояли на приличном расстоянии друг от друга, чем то напоминая жилой комплекс. По убранству — коже, мехам и амулетам, что были щедро навешаны при входе в некоторые индейские жилища создалось впечатление, что в племени существует своего рода иерархия и есть, как богатые так и бедные. Странное заключение с моей стороны, по сути индейцы не работают, скорее всего показавшаяся мне иерархия связана с их происхождением нежели с достатком.
Однако, независимо от «сословия», жители резервации встретили мою скромную персону одинаково сдержанно.
Никто не был удивлён нашему, как мне показалось внезапному появлению, что мягко говоря обескураживает ещё больше.
Индейцы не осмеливаются подойти ни к Точо, ни к Аскуку, ни соотвественно ко мне.
Все лишь скрупулезно заканчивают свои дела и удрученно склоняя голову проходят мимо нас. Атмосфера царит не очень благоприятная, но и не репрессивная. Наверное, это должно радовать…
Добравшись до четвёртого квартала вигвамов Точо резко останавливается.
Полог в один из тесных шатров откинут, индеец мешкается, явно раздираемый желанием влететь в дом без стука. Но все же, не переступает порог, лишь заглядывает чуть подавшись вперёд:
— Бабушка Юна, ты здесь?
Слышится громкое шарканье тяжёлых ног.
На секунду я не узнаю индейца, изуродованное шрамами лицо разглаживаются, на губах играет почти мальчишеская улыбка. Передо мной молодой, добрый мужчина заботливо протягивающий руки крошечной тощей индианке.