— Медальон, — надломано-хриплым голосом произносит он, — он должен снять проклятие с нашего племени.
— Проклятие? — несмело уточняю почти шепотом. Почему то во мне само это слово вызывает дрожь словно колокол отдает вибрацией по каждой стеночке души запуская давно уснувшие механизмы.
Я перестаю дышать вся превращаясь в слух, сама не веря тому, что сейчас настанет легендарный момент— он выложит тайны прошлого на стол и назад пути не будет.
Но он как не торопится продолжать, смотрит на меня изучающе…
— Я был уверен, что ты ничего не знаешь о прошлом…
— Так оно и есть, — еле скрывая грусть соглашаюсь.
— В таком случае, как получилось так, что медальон не сработал? Аскук кровью поклялся, что видел его пробуждение.
— Не понимаю о чем он.
Вождь устало проводит рукой по полу будто гладит воспоминания, лицо его при этом непроницаемо:
— Здесь убили Вэнону.
От неожиданности я лишь гмурюсь. Запоздало пытаясь понять смысл слов, они словно громом разразили каждую клеточку моего и без того слабого тела.
Вперив в вождя пустой взгляд я прокручиваю снова и снова фрагменты душераздирающей картины, что мне недавно привиделась, теперь она будет высечена в сердце навеки.
— Мама… — впервые пробую это слово на вкус.
В нашей маленькой семье не было не принято вспоминать, а тем более говорить о ней. Каждая моя попытка узнать о моих родителях буквально физической болью отзывалась у бабушки Мискодит.
«Великий дух гневается на тех, кто проливает кровь невинных»— лишь говорила она. И в этом простом утверждении крылся такой горький смысл.
«Почему»— допытывалась маленькая я.
«У мироздания строгие законы, нарушив один, цепочкой тянется второй выстилая дорогу в ад. Людям кажется они все попадут на тринадцатое небо, независимо от того, что вершат. Но духи не дремлят, Амо».
Бабушка не пережила горе потери, она даже уходя на небеса была в трауре.
— Как это произошло? — безжизненно спрашиваю я возвращаясь из воспоминаний.
— Одним Духам только известно, — подносит руку ко лбу, а после возносит к небесам, — Мы обнаружили ее утром без сознания. Ты скорее всего заметила, пока тебя вели сюда, что вигвам находится на приличном расстоянии от резервации?
Утвердительности Киваю, просто так, но вспомнить никак не могу.
— В шошонском племени часто практикуют удаление беременной подальше от племени пока она вынашивает потомство.
— При чем тут шошонское племя? Мама уже не считалась шошонкой!
— Внимательная. Ладно, — делает многозначительную паузу и смотрит на меня исподлобья, — Не хотел тебе этого рассказывать, но видимо придётся на чистоту.
В конец запутавшись я не нахожу, что ответить.
— У нас с Вэноной были очень доверительные отношения. Когда случилась беда, она не раздумывая пришла именно ко мне за помощью, — снова долгая пауза, за ней следует вопрос шёпотом, — Ты наверное заметила, что ты светлее обычных индейцев?
Вопрос обескураживает меня настолько, что я, как рыба лишь ловлю ртом воздух совершенно сбитая с толку. Хотя в пору смеяться учитывая с каким заговорщически лицом он это спрашивает. Но нет, я чувствую себя будто голая, аж кожу изрядно покалывает:
— Это то тут при чем?
— Ох вы молодёжь! Недогадливые пошли, все вам на блюдечке подноси, да разжевывай.
— Какое отношение цвет моей кожи имеет ко всему происходящему? — пытаюсь подавить бушующие эмоции, но это очень плохо выходит и пальцы сами по себе начинают предательских трястись.
Я резко встаю отпить воды, силясь с желанием разбить стеклянный бутыль в дребезги о голову старика, но мой взгляд вдруг привлекает острый край чего то блестящего за пологом, будто кто-то нарочно обернул фантиком какой нибудь камешек и спрятал, чтобы посмеяться над тем кто найдёт.
Вчера этого здесь не было, я детально все осмотрела.
А старик все продолжает:
— Она пришла ко мне в слезах моля о помощи. Через пол года после смерти ммммм…. твоего отца, нет, не так, — он прерывается пытаясь получше подобрать слова, — после смерти мужа, она узнала, что ждёт ребёнка.
Глаза мои округляются все рискуя покинуть орбиты.
— Тебя, — чуть повышает голос в надежде привлечь мое внимание, — Срок был маленький. Никто в племени не знал о ее положении и я долго думал, как можно помочь ей.
Я медленно отрываюсь от фантика, что настойчиво манит к себе, чутьё которым я живу последнее время подсказывает, что там что то важное и точно не камень.
Терпение не самая сильная моя сторона. Я пытаюсь сосредоточиться на словах вождя, организм борется, между желанием не слушать его и уже поскорее узнать правду.