Принятое мной решение необъяснимо радует. Непривычное тепло разливается по венам.
«Я безумно хочу жить».
Бабушка, не смотря ни на что учила любить жизнь, какой бы она жестокой не была. Отказаться от неё на миг— преступление.
Кажется, я сдалась.
Отказалась от мести.
Забыла про справедливость, что не восторжествовала.
Рушу связь с медальоном, что пытался уберечь меня.
Я предаю себя.
«Livrera pas, Амо» звучит в голове.
— Спасибо, бабушка… Спасибо, — шепчу себе под нос, ты всегда меня утешала.
Невольно перед глазами возникает сцена прощания с храброй индианкой, за секунду до ее ухода в вечность мы обменялись фразой… Нашей обыденной, но такой необыкновенной.
«У моего разума твой голос».
Вождь сдержанным кашлем возвращает меня обратно в реальность.
— Сейчас, я закончу ритуал. Самое сложное позади. Как только ты передашь медальон, мы разопьем этот напиток, — указывает на бурлящую жижу, — в знак примирения двух сторон, все тринадцать небес и девять подземных миров должны быть довольны.
Я киваю в знак согласия.
Добавить то мне нечего.
Изумрудные глаза Вихо блестят от предвкушения, в руках подобие гербария из трав, листьев, цветов. Он поджигает его, пламенем костра и круговыми движениями направляет дым от моей макушки к его, от моего лица к его лицу, от моего сердца к его.
Внутри нарастает страшная пустота, а медальон, тем временем, искрится всеми цветами радуги разрезая лучами плотный травяной туман.
Вождь плотоядно улыбается, не переставая окружать нас дымом. Процесс затягивается на столько, что мы уже толком не видим друг друга, а шаман все отсчитывает:
— Десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать!
Тлеющий, некогда гербарий, он пропускает меж ладонями, растирающими движениями превращая в пыль.
Стоит последней крупице пепла коснуться красного лоскута кожи, как откуда то из земли вытягиваются духи. Те самые с изуродованными лицами, бледные, худые. Они окружают нас плотнее смыкая круг. На ногах у них тот час появляются цепи. Я вся сутулюсь, сжимая грудную клетку, только бы отгородиться от них. Глаза расширяются от одолевающего душу страха.
А духи все скалятся, да закатывают глаза, будто празднуя нашу встречу. Каждый из них тянется ко мне в попытке сорвать медальон, но его свет лишь отталкивает — растворяет и без того их нечёткие образы.
— Вы видите их? — как полоумная верещу обращаясь к Точо и Мэкхьи.
Но они лишь непонимающее переводят взгляд с меня на вождя.
Он же полностью поглощён ритуалом, прикрыв глаза и закинув голову назад, он разрывает свои чёрные чётки и отсчитывает ровно девять штук.
Перебирает их и громко, как молитву читает:
— Tangri ura vite
Om makan ilay utange
Rattan Jibbi.
«Четыре силы вселенной
Сопровождайте меня подобно стае
Верните расположение Духов»
Вождь закатывает глаза, вторя духам и как в трансе повторяет слова снова и снова.
Духи кружатся, с каждым словом ускоряясь и превращаясь в вихрь— он врывается через свет в медальон, и тот сразу гаснет.
На меня тут же накатывает мерзкое ощущение утраты. Я будто в дурмане чувствую, как последняя нить связывающая с медальоном лопается, а его энергия покидает меня.
Силы уходят и я неподвижной статуей взираю на все происходящее. Такое чувство, что я уже не я, что от меня остались лишь глаза.
За струящимися бусами, что отгораживают нас, бесшумно стоит Точо внимательно вперив взгляд в меня. Он следит за каждым мускулом моего замершего лица. Боится, что я, как он любит говорить, выкину глупость.
В уже заготовленные, будто годами не мытые чаши разливается зеленовато коричневая жидкость. На вид не менее мерзкая, чем ее запах, словно болото сгнило вместе с лягушками.
Вождь корчится из стороны в сторону, перья роуча двигаются в такт. Он будто во власти неслышного нам ритма.
Закончив свои беснования, индеец приглашающим жестом даёт понять, что пришло время передавать медальон.
Я онемевшими руками срываю чёрный камень, всеми силами пытаясь унять внезапно разбушевавшейся улей голосов в голове.
«Nuanto pas, Амо»
«Nnuanto pas, Амо»
Создаётся впечатление, что Вигвам заполнили голоса со всех сторон, они бубном бьют по оголенным нервам. Словно Годами, мирно спящие бесы разбушевались не на шутку.
Однако, тело больше не подчиняется желаниям разума— я смиренно передаю медальон грустно прошептав:
— Он ваш, — а внутри будто сорок чёрных кошек царапают сердце отрывая раз за разом последние частички воли.