Рубанов растерялся. Мысли об убийстве ему не приходили в голову. Конечно же, этого не может быть. Зачем кому-то убивать старика? Тогда что же его так гложет, не дает успокоиться? Может быть, он чувствует за собой вину? Но в чем? В том, что разбередил душевные раны старика? Но Василий Петрович согласился на интервью, прекрасно понимая, о чем нужно рассказывать. Вероятно, не рассчитал свои силы?
– Ты что молчишь? – проговорил Симаков. – Принимаешь мое предложение?
– Да, – глухо отозвался Виталий, сознавая, что поездка в Березки – это его блажь и глупость. Но как же не ехать, если только она сможет успокоить совесть? Он чувствовал, что какая-то сила словно приподнимала его с кровати и гнала в деревню, почти затерявшуюся в густых лесах. Может быть, потому, что… Да нет, глупости.
– Прекрасно, – промычал недовольный главный редактор, умолчавший о том, что в городе прорвало очередную канализационную трубу и жители одной из улиц просили у него корреспондента, так сказать, на место событий, а он в первую очередь подумал о Рубанове – парень набил руку на подобных статьях. – С утра и езжай. Но учти, я жду тебя на работе хотя бы после обеда. – Он прикинул, что разобраться с канализацией вполне под силу Аллочке, и немного успокоился. – Обещаешь приехать?
– Конечно, обещаю, – с готовностью откликнулся Рубанов. – Тем более тело в нашем морге. А разговор с соседкой, я думаю, будет недолгим.
– Ты обещал, – процедил Симаков, прежде чем отключиться. Закончив разговор с главным, Виталий бросил мобильник на стол и снова улегся на кровать, подложив руки под голову. Такая поза, как ни странно, помогала ему думать, и он вспомнил сегодняшнюю встречу с Пахомовым. Старик, несмотря на то что тяготился некоторыми страницами прошлого, обо всем рассказывал охотно, сразу пошел на контакт. Неужели беседа все же послужила причиной его внезапной смерти? Если патологоанатом завтра скажет, что Василий Петрович скончался от инфаркта или инсульта – значит, разговор с Рубановым его расстроил, из потаенных уголков памяти выплыли факты, о которых он, возможно, старался забыть. Ужасно, если так. Рубанов дал себе слово никогда больше не волновать пожилых людей, даже если разговор с ними потянет на сенсацию. Бегло посмотрев в Интернете расписание автобусов до Лесогорска на завтра, он услышал голос матери, звавшей его пить чай. Что ж, чай – это хорошо. Он успокаивает. Молодой журналист нуждался в успокоении.
Глава 10
Таня прислонилась к расщепленному стволу старой сосны и закрыла глаза. В лесу, где расположился их полк, стояла тишина, давившая на барабанные перепонки. Она никогда не думала, что будет жаждать тишины, которую никогда не любила. Затишье, по мнению Тани, не приносило ничего хорошего, напротив, с ним приходили страдания и смерть. На фронте все было по-другому. Тишина означала передышку от страданий и смерти, но сколько будет длиться эта передышка, знали только на той стороне. Таня вздохнула и подложила руку под голову. Кто-то крошечный пощекотал ее указательный палец чуть ниже ногтя, и она поднесла руку к глазам. Большой глянцевый муравей, смешно шевеля усами, торопился по каким-то своим делам, не представляя, что находился в центре страшной бойни. Она позавидовала ему. Если букашку и ожидает смерть, она настигнет ее неожиданно, маленькое существо ничего не успеет понять! Смерть насекомого – не смерть человека, при виде которой содрогается тело и сердце разрывается на части. Таня подумала, что далеко не всем девушкам выпало, как ей, видеть смерть в самом безобразном обличье. На ее глазах бойцам отрывало руки, ноги, головы, кровь хлестала фонтаном, и Маркова вспоминала свой любимый фильм, где все казалось таким простым и понятным, и даже гибель главного героя не казалась страшной. Честно говоря, в нее просто мало верилось. Татьяна всегда считала, что Чапаев не утонул. Ну не мог он утонуть, это же Василий Иванович! Наверняка выплыл и снова отправился на фронт. Подумав об этом, она усмехнулась и вздохнула. Да, Люда была права, война не фильм и не сказка. Это ужасная реальность, разрушившая многие мечты. Взять хотя бы ее желание стать пулеметчицей и строчить по немцам, как Анка по белогвардейцам. Но нет, в военкомате ей сказали, что набирают на фронт санинструкторов, а для пулемета найдутся желающие среди мужчин. Татьяна пробовала протестовать, однако суровый капитан с рябым лицом был непреклонен. Или так, или никак! Пришлось согласиться, а на следующий день две хмурые неулыбчивые женщины обучали их всем тонкостям санитарного дела. У Люды все получалось, она ловко делала перевязки, обрабатывала воображаемые раны, пыталась привести в чувство потерявших сознание. Таня, напротив, подчинялась командам без всякого вдохновения, словно несчастный запуганный зверек, которого заставлял работать жестокий неутомимый дрессировщик, и лишь одна мысль грела ей душу. Там, на фронте, она будет спасать людей, выносить раненых с поля боя. Ее заметит командир, как две капли воды похожий на Василия Ивановича, вызовет к себе, в командирской землянке накормит картошкой с тушенкой и торжественно скажет: