— Бог миловал, — хотел перекреститься Павел, да не успел.
— Нет теперь Бога, — глянул на него латыш, да так, что у Павла рука онемела.
— А гулять не выводили, может, чтобы не сбежали.
— Да куда им бежать, заборище вон какой, — кивнул головой в сторону окна Павел.
— Не твое дело, какой заборище, — оборвал его рассуждения латыш и грозно добавил: — И вообще, нечего здесь слоняться, больно, я смотрю, ты заботливый. Закончил дежурство — проваливай. А нет — на пост ступай.
Да Павел и сам уже был рад убраться подобру-поздорову.
Но тут отворилась дверь комнаты, и на лестницу вышла княжна Мария Николаевна, она очень спокойно кивнула часовым и направилась в сторону ватерклозета. Из караулки, как назло, высунулся Васька Курносов. Противный расхлябанный парень из прихлебателей Мошкина и Авдеева.
— Куда пошла? — по-хамски остановил он девушку, отчего та едва заметно покраснела.
Подобные мерзкие сцены случались в доме нередко, но вот чтобы так, при Павле, еще ни разу.
— Мне нужно в туалетную комнату, — очень спокойно, с достоинством ответила девушка, и у Павла от стыда за Курносова щеки вспыхнули.
— Со мной пойдешь. Больно самостоятельные стали, — грубо рявкнул Курносов и легонько пихнул княжну в спину. — И чтоб дверь не закрывать!
И тут Павел не сдержался. Хотел сдержаться и не смог. Сам не понял как, а только схватил Курносова за руку.
– Слышь, оставь девку в покое! Дай ей спокойно по нужде сходить.
— А ты чего лезешь? Ты кто здесь такой? — Тут же кинулся на него Васька. — Царский прихвостень? Может, ты вообще из сочувствующих или монархист переодетый?
Дело принимало скверный оборот. Но деваться было некуда.
— Никакой я не прихвостень, а приказа не было в уборную провожать, — ответил Павел, стоя на своем и размышляя, чем все это закончится. Хорошо если просто выпрут, а если…
Мария Николаевна поспешила уйти, а из караулки высунулся на шум Ванька Скороходов.
— Вы чего, мужики, не поделили? Вась, ты чего? Это ж дружбан мой с завода. Наш, злоказовский. Вась… — Ваньке удалось вклиниться между Павлом и Курносовым и расцепить их.
— Скажи этому своему… чтоб не лез больше. У меня с этими царскими сволочами свои счеты. Они братуху моего в Питере расстреляли, а батька с матерью в деревне с голодухи подохли, когда эти в своих дворцах жировали, а я кровушку свою на фронте проливал! — Глаза Васькины так бешено вращались в глазницах, Павлу по-настоящему страшно стало.
— Вась, Вась, он не будет, это он так, не подумав, — пытался утихомирить взбесившегося Курносова Ванька. — Ты это… пойдем, выпьем, успокоимся. А Павлуха он наш, злоказовский. Пошли.
И он с горем пополам втолкнул Курносова обратно в караулку.
Павел в караулку не пошел, на улицу вышел, успокоиться немного.
В саду было тихо, солнышко припекало, почки набухли на яблонях, скоро оденутся все белым цветом. «То-то княжны, наверное, обрадуются», — думал Павел, щурясь под теплыми ласковыми лучами.
— Павлуха, что на тебя нашло? Совсем умом тронулся? — Раздался позади него встревоженный Ванькин голос. — Забыл, где находишься?
Павел обернулся, неторопливо с особой внимательностью вгляделся в лицо старого своего дружка.
— Скажи мне, Вань, а как тебе здесь служится? — спросил и сам себе удивился.
— О чем это ты? — еще больше понижая голос, спросил Иван и воровато оглянулся.
— О том самом.
— Может, и не нравится, — буркнул Иван, сразу весь как-то сдуваясь. — А только вот что я тебе скажу, Павлуха. Не будет нас с тобой тут, кого пришлют? Думаешь, им от этого лучше будет? — Ванька выразительно взглянул на дом.
— Нет.
— То-то! Может, я потому тебя и позвал в охрану, что тошно тут одному сидеть, среди этих… Так что терпи и не высовывайся, а то они, знаешь, и охранников потянуть могут, — многозначительно закончил Иван и, взяв приятеля за рукав, повел обратно к дому. — А вон, кстати, и арестанты наши, гулять выпустили, — оживился он, останавливаясь. — Вывели все же!
И Павел с удивлением заметил, что лицо Ванькино, да и его собственное, как-то посветлело и даже вроде в улыбке расползаться начало, да только Павел быстро сообразил, одернул и себя, и Ваньку.